В Афганистане, в «Черном тюльпане»
Шрифт:
Анна Ивановна посмотрела на серый, сложенный вчетверо конверт, стершийся на сгибах. Голубой треугольный штемпель стоял на обратной стороне. И в уголке торопливым мальчишеским подчерком, похожим на подчерк ее собственного сына, было написано: «Полевая почта 89933. Алешину А.И.».
Гулкий набат ударил в виски…
Полевая почта…
Колыхнулся белый кафель приемного отделения.
Восемьдесят девять девятьсот тридцать три…
Все стремительно поплыло куда-то в
И только стучал все громче и громче тревожный набат в такт страшным цифрам.
Восемьдесят девять девятьсот тридцать три…
Восемьдесят девять девятьсот тридцать три…
Анна Ивановна выронила конверт, который унесся куда-то в неизвестность, и тихо съехала вдоль кафельной стены на пол приемной.
16
— Ну, вот и все… — задыхаясь, сказал Орлов. — Отвоевался, юноша.
Орлов бросил взгляд на спеленутого бинтами сержанта.
— Больше мы его в глаза не увидим. С таким ранением или спишут, или оставят дослуживать в Союзе, — Орлов махнул рукой. — Ну, и слава Богу! На что там вообще смотрят, в стране Советов? Таких младенцев на войну посылают! Это же смертный приговор кто-то ему подписал!
— Да, уж точно кто-то на смерть послал. И не его одного, — смахнул Шульгин пот со лба. — Верно замечено, командир. Кого попало шлют на войну. Простых пахарей бросают под пули. Я с ним толковал по прибытии. Он трактористом работал в селе. ПТУ у него за спиной.
Шульгин развязал шнуровку горных полусапожек, стянул их с ног, с наслаждением вытянул ноги.
— Простой пахарь… В тракторах хорошо разбирается, в каких-то там сроках посева. В селе на своем месте. Заматереет, хорошим мужиком станет. А на войне — просто мишень ходячая. Такие недотепы живут только до первого боя…
Орлов достал смятую пачку московской «Явы».
— Такие юноши со слабой нервной системой не для войны. Не для них это смертное дело? — Орлов сжал кулак. — Опериться не успели, а им автоматы в руки. Стреляй, коли, руби… Нет, на такую войну нужны добровольцы, — Орлов хлопнул кулаком по колену, — только добровольцы. Отборный состав выученных спецвойск…
Посыпались крошки табака на плащ-палатку. Выплыла из-под пальцев полоска дыма.
— Подписал контракт, — Орлов снова рубанул ладонью, — и делай военное дело на совесть. Получай тройной оклад.
— Я что-о?.. Я бы пошел! — оживился Матиевский. — Люблю воевать, честное слово… Дышится мне тут легко. Чувствую себя на своем месте. Не то, что на гражданке, где простой человек, что ноль без палочки. Если бы хорошо платили, я бы точно пошел…
— А я бы не пошел, — возразил Богунов. — Дурак ты, Серега… Разве война — это дело? Пахать землю — это дело! Я, между прочим, тоже простой тракторист. Пахарь, короче… И я вам скажу, что землю нужно только пахать! С любовью и лаской! Понятно! А не окопами уродовать…
— Ну, вот и паши, — засмеялся Матиевский. — А мне с винтовкой интереснее. Я оружие очень уважаю, —
— А, может, и не набралось бы, — усмехнулся Шульгин. — Русские за деньги не воюют. Если уж воевать, то воевать надо за взгляды, за идею, а не за тройной оклад. И лучше всем народом, а не поодиночке.
— Все, хватит… Некогда философствовать, прекращай базар, — оборвал всех Орлов. — Вон уже ребята из первого взвода на подходе. Передадим раненого для эвакуации и продолжаем войну.
Эвакуация раненого сержанта оказалась непростым делом. Еще вчера вертолеты садились на позиции прямо под обстрелом, и летчики низко брили воздух над душманскими позициями. Но на следующий день вертушки уже ходили высоко над горами, недосягаемые для пулеметных очередей душманов, и эффективность их собственного огня уже оказалась равной нулю, а посадка вертолета для раненого и вовсе была назначена в шести километрах от места боя.
Видимо, командование эскадрильи, потерявшее две дорогие машины и лучших своих летчиков, решило позаботиться о безопасности. И присутствие вертолетов, парящих на недосягаемых высотах, оказалось теперь почти бесполезным.
Пришлось Орлову выделять из поредевшего состава роты специальную группу эвакуаторов во главе со старшиной роты.
Прапорщик с невоенной фамилией Булочка принял эстафету с раненым, и вскоре пригибающиеся от тяжести силуэты спасательной группы скрылись за валунами.
С вертушкой, которая приняла раненого, сбросили солдатскую почту. Пухлые матерчатые мешки с письмами вручили Булочке под роспись.
В «большом хозяйстве» почта выдавалась в штабном модуле, и дежурные по ротам часами стояли у крашеной фанеры почтового окошка, дожидаясь выдачи писем.
Обычно почта не доставлялась действующим на боевых операциях ротам, но для этого необычного рейда было сделано исключение.
Шульгин принял толстую кипу газет, в которых как всегда ничего не писалось об афганской войне.
Получил лично в руки хрупкий слегка помятый конверт от своей удивительной Елены.
Получил также свернутый вчетверо типографский бланк.
На листе было напечатано крупным шрифтом:
РАДИОГРАММА.
Шульгин с удивлением развернул бланк и машинописные строчки, рассыпанные на листе, обожгли глаза.
МОСКВА 776 ПОЛЕВАЯ ПОЧТА 93933
АЛЕШИНУ АЛЕКС.ИВ. = ПОЗДРАВЛЯЕМ СЫНОМ АЛЕКСАНДРОМ ВСЕ БЛАГОПОЛУЧНО ЧУВСТВУЮТ СЕБЯ ХОРОШО ЖДЕМ ОТПУСК.
У Шульгина перехватило дыхание:
— Вот же молодец, Сашка, — вырвалось у него, и взлетел праздничным флажком лист радиограммы.
— «Метель», я, «Метель-один», — тут же прохрипел в эфире голос Шульгина. — Прошу собрать командиров взводов на срочное совещание. Прошу всех немедленно в мой окоп.
— Что там у тебя случилось, «Метель-один»? — хмуро отозвался Орлов.