В Африку!
Шрифт:
Среди красивой мебели, в роскоши крыс Пасюк представлял, что живет в богатом и таинственном замке.
А ещё он любил игровые приставки и всякие новейшие и моднейшие мобильные телефоны с электронными играми. Ведь в них можно играть одному. Покупал их сразу десятками и играл в своём как будто бы замке.
Крыс любил говорить про себя, что он «не чужд искусству» и считал себя скульптором. Ваял статуи. Вернее, выгрызал из сыра, своего любимого художественного материала. В основном, статуи изображали его самого, крыса Пасюка. Это называется автопортреты. Пасюк
Каждый раз, создав автопортрет, крыс долго, час или полчаса, любовался своим творением. Потом ему начинало казаться, что пьедестал скульптуры получился слишком большой, или в ней самой много лишнего. Это лишнее Пасюк начинал убирать. Отгрызать, то есть. Убирал, убирал, отгрызал, отгрызал, и скульптура исчезала. На её месте оставалась пустота.
Без сыра становилось совсем скучно. Чтобы развеселиться, крыс опять начинал что-нибудь грызть. Сначала что-то съедобное, потом не очень. А затем уже всё, что было кругом. Грыз свою дорогую кукольную мебель. Диваны, столы и кресла. Игрушечный кабинетный рояль. Пластмассовую джакузи, и свою роскошную большую пятиспальную кровать.
И вот вокруг него не оставалось ничего, кроме опилок. Всегда сохранялись только голые земляные стены и куча монет. Становилось пусто и некрасиво. То, что крыс Пасюк называл замком, превращалось в земляное логово и даже просто нору.
От огорчения Пасюк принимался играть в свои любимые электронные игры, но, когда проигрывал, настроение у него совсем портилось. Тогда крыс съедал и приставки, и телефоны. От такого частого употребления вредных электронных игр у Пасюка было плохое здоровье: болел живот и портился цвет лица.
А монетам совсем не нравилось в этой норе. Им давно надоело лежать здесь неподвижно. У монет нет ног, но они ходят и обожают это делать. Ходить из магазина в магазин, среди множества народа, шума и яркого света… От одного человека к другому. Заворачивать по пути в какое-нибудь кафе или кондитерскую. Так им интереснее. В разных кошельках, бумажниках и карманах можно встретиться с другими монетами. Рассказать и послушать, кто на что интересное потратился.
Монетам нравится «тратиться». Так они называют это между собой на своем языке. Когда хотят, монеты разговаривают друг с другом. Хотя они и не большие любители поговорить. И вообще, молчаливы.
Тратиться — значит обмениваться на разные нужные всем вещи. Новенькие и давно желанные. А после этого увидеть, как кто-то радуется своей покупке.
Напрасно тот шашлычник в своей будке говорил, что монет боятся. Они совсем не страшные и не злые.
«Нас называют нечестными и даже — о ужас! — добытыми преступным путем, — разговаривали они между собой. — А нам обидно. Мы честные и не наша вина, что мы попали к крысу Пасюку. Жулику и обманщику».
Сейчас этим монетам очень хотелось потратиться, попасть в какой-нибудь магазин. Особенно, в «Детский мир», а может быть, даже в кассу цирка. Но сделать этого они не могли. И молча лежали в крысиной норе.
Глава 7
В
А в человеческом обезьяннике было невесело. И посетителей не было, никто не приходил посмотреть на его обитателей. Кормили здесь тоже не очень хорошо, хуже, чем в зоопарке. Обезьяны просили самую обычную пищу: хотя бы бананов и ананасов, но даже этого им не давали.
Полиционеры охраняли задержанных днем и ночью, по очереди. Зуботычкин, сидя у решётки, задумчиво свистел в свисток. Пытался высвистеть какую-то мелодию, но никто не мог понять, какую именно. Слух у этого полиционера был плохой, и мелодия не получалась. А иногда начинал свистеть закипающий электрический чайник. Он перебивал Зуботычкина, и мелодия у него звучала лучше.
А Хамко любил читать свой пистолет. Пистолет у него был не простой, а наградной, с надписью:
СТАРШЕМУ ПОЛИЦИОНЕРУ ХАМКО НА ДОБРУЮ ПАМЯТЬ
Или глядел в микроскоп. Микроскоп этот стоял в полиционерском участке для того, чтобы можно было рассмотреть самые мелкие вещественные доказательства. Так называют всякие вещи, большие и совсем маленькие, которые преступники забывают на месте своих преступлений. Но вещественных доказательств у Хамко не было, и он от скуки рассматривал пойманных им мух и тараканов.
А самый главный полиционер по фамилии Чернилов всё так и не появлялся. Он был сильно занят. Подписывал разные важные бумаги, старательно выводил свои сложные мудреные подписи.
Не появлялся, не появлялся и вот, наконец, пришел. Остановился в дверях, оглядывая полиционерский участок. Начальник Чернилов оказался маленьким, с оттопыренными ушами, в большой-большой фуражке и с малюсенькими блестящими и сильно проницательными глазами.
Этот Чернилов пронзительно посмотрел этими своими глазами и сразу заметил, что Гаврила, Олег и Марта — это кое-как переодетые в людей обезьяны.
— Вы что, дурачьё, олухи царя небесного, обезьян от людей отличить не можете? — обрушился он с упрёками на полиционеров.
— Да мы, начальник, настоящих людей почти не видим, — оправдывался за обоих Хамко. — Все здесь у нас — чистые обезьяны.
— Ты, Хамко, совсем с ума сошло, — Начальник Чернилов, хоть и был проницательным, но плохо учился в школе и не помнил правила склонения существительных разного рода.
— Так что, значит, этот совсем не Ржавый? — разочарованно спрашивал Зуботычкин и показывал пальцем на Гаврилу.
— Какой он тебе Ржавый! — раздражённо отрезал начальник. — По всему видно, что он из зоопарка сбежал.
— Мы не сбежали! — тут же отозвалась на это Марта. — Мы путь в Африку ищем. Нам в Африку надо! На каникулы.
— Так ведь его фотокарточка у нас на стенде висит! — с жалобой в голосе возражал начальнику Хамко. — Вылитый он.
— А ты посмотри внимательно на эту карточку, — ещё больше раздражался Чернилов. — Видишь, у этого за решёткой глаза добрые, а на карточке какие? Злые! Упущенная вами обоими деталь!..