В Америке
Шрифт:
Во время второго нью-йоркского сезона в театре «Пятая авеню» Марына снова сыграла, с еще более шумным успехом, свою Адриенну, Маргариту Готье и Джульетту, а в последние две недели добилась очередного триумфа в заглавной роли «Фру-Фру» — еще одной горячо любимой французской пьесы о расплате за адюльтер. Сюжет? Ах, сюжет! Жизнерадостная, незрелая Жильберта де Сарторис по прозвищу Фру-Фру впускает в дом свою скромную незамужнюю сестру Луизу — образец женской добродетели, которая замещает испорченную жену-ребенка и становится объектом сыновней и супружеской любви. После этого Фру-Фру, вообразив, что сестра ее предала, сбегает со своим бывшим невоспитанным поклонником, который никогда не переставал ее добиваться, но возвращается через несколько лет, раскаявшись и смертельно ослабнув, и муж прощает ее и позволяет ей перед смертью обнять ребенка.
— По-моему, она не такая слащавая, как «Ист-Линн», —
— «Ист-Линн» — английская пьеса, «Фру-Фру» — французская, — ответил Богдан. — Американская публика охотнее проливает слезы над судьбой обесчещенных женщин, если они — иностранки.
— Да еще богатые. Да еще титулованные, — заметила мисс Коллингридж.
— Богдан, скажи, ведь она не такая же плохая.
— Я бы с радостью. Но вспомни, как они обе заканчиваются: ты лежишь, готовясь испустить дух, в аристократической гостиной того дома, который ты безрассудно и преступно покинула. В «Ист-Линн» твои последние слова (все мы знаем их наизусть): «Ах, это смерть? Как тяжело расставаться! Прощай, дорогой Арчибальд! Мой бывший муж, я люблю тебя на смертном одре, как не любила никогда прежде! Прощай, пока не наступит вечность! Думай обо мне иногда, сохрани крохотный уголок в своем сердце для меня — твоей бедной — заблудшей — погибшей Исабель!»Занавес.
— Надеюсь, побитый молью, — сказала Марына и рассмеялась.
— «Ах, это смерть?» —произнес Питер.
— А тебя никто не спрашивает, — сказала Марына, заключая его в объятия.
— «Думай обо мне иногда, сохрани крохотный уголок в своем сердце для меня», —сказала мисс Коллингридж.
— И вы туда же! — воскликнула Марына.
— Тогда как во «Фру-Фру», — продолжал Богдан, — ты говоришь (хотя лежать можешь на той же софе, только обитой другой тканью): «Ах, как тяжело умирать в такую минуту! Нет, не скорбите обо мне».Эти слова обращены к твоему мужу, сестре и отцу, которым велено рыдать в носовые платки, чтобы публике проще было переключить все внимание на тебя. «Я думала, что умру всеми брошенная, в отчаянии и одиночестве! Но вместо этого, окруженная теми, кого люблю, я умираю мирно — счастливо — без мучений — тихо и спокойно…»
— Пощади меня! — воскликнула Марына.
— Твои последние слова сопровождаются тихой музыкой и громкими рыданиями: «Вы все простите — правда? — Фру-Фру — бедную Фру-Фру!»Занавес. А теперь попробуй сказать, что это не одна и та же пьеса!
— Одна и та же.
— Но почему Фру-Фру должна умереть? — спросил Питер. — Она могла бы вскочить и сказать: «Я передумала».
— Этобыло бы совсем другое дело, — ответила Марына, целуя его волосы.
— А потом она могла бы уехать в Калифонию, сесть на дирижабль и сказать: «Поймайте меня, если сможете».
— Эта концовка мне нравится намного больше, — сказала мисс Коллингридж.
— Мне тоже, — подхватила Марына. — Да уж, я становлюсь настоящей американкой. Предпочитаю счастливые концовки.
— Невероятно, — сказал Богдан. Невероятным был гастрольный план. — Ты погубишь себя.
Во время своего первого турне Марына ограничивалась игрой только в тех театрах, где были постоянные труппы, которых оказалось намного меньше, чем десять лет назад. Со своей же труппой, состоявшей из тринадцати женщин и двенадцати мужчин, она могла выступать везде, где есть театры. А театры были во всех американских городах, и многие назывались оперными для пущей важности, несмотря на то что никаких опер там никогда не ставили.
В одном только штате Нью-Йорк Уорнок ангажировал ее на один или два спектакля в Поукипси, Кингстоне, Хадсоне, Олбани, Ютике, Сиракьюсе, Эльмире, Трое, Итаке, Рочестере и Буффало.
После недели в Бостоне, на сей раз — в театре «Глобус», прошел ряд выступлений в Лоуэлле, Лоренсе, Хеверхилле, Фолл-Ривере, Холиоке, Броктоне, Вустере, Нортгемптоне и Спрингфилде.
В Пенсильвании — между неделей в Филадельфии и четырьмя днями в Питтсбурге — отдельные спектакли в Бредфорде, Уоррене, Скрентоне, Эри, Уилкс-Барре, Истоне, Ойл-Сити…
— Ойл-Сити [96] . Необычное название для города восточной части Америки, если я не ошибаюсь, — пробормотал Богдан.
В Огайо…
— Каламазу, — сказал Питер. — Наверно, индейское название.
— Мой пасынок хочет сказать, — продолжал Богдан, — что в Мичигане всеангажементы у мадам — на один-единственный вечер. Каламазу, Маскигон, Гранд-Рапидс, Сагино,
96
Нефтяной город (англ.).
— Вождь Сагино и его жена Детройт разбили лагерь у Бэй-Сити под Энн-Арбор за Бэттл-Крик, перед тем как сплавиться на плоту по Гранд-Рапидс и возвратиться в Каламазу-у-у-у-у, — сказал Питер.
— Маскигон пропустил, — вставила мисс Коллингридж.
— Но они не забудут взять с собою сынишку по имени Маскигон.
— Великолепно, — сказала мисс Коллингридж.
— Мотаться по стране, — Богдан свернул карту, — и в течение нескольких недель спать каждый раз в новой некомфортабельной гостинице? Вы хотите погубить свою звезду, мистер Уорнок? Эти однодневные ангажементы, что безжалостно следуют один за другим, придется убрать из гастрольного расписания.
— Вы шутите, милостивый государь. Однодневные гастроли приносят самую большую прибыль.
Марына сделала вид, что не участвует в битве и готова к любым испытаниям; Богдан негодовал; Уорнок бесновался. Он утверждал, что все турне потерпит крах, если…
Богдану пришлось признать, что решение Уорнока разумно.
— Наш личный железнодорожный вагон? В Америке такое практикуется? — спросила Марына.
Нет, конечно. Ее труппа станет первой выезжать на гастроли тем способом, которым раньше пользовались только железнодорожные магнаты и застреленные президенты. Марыне нравилось опережать будущее. А Уорноку нравилось внимание прессы, которое привлечет ее вагон. В каждом городе они будут приглашать репортеров полюбоваться двойной крышей, «водными» фресками на потолке (Моисей в камышах, Нарцисс у зеркального пруда, король Артур на своей погребальной барке), резным ореховым интерьером, бархатными шторами, посеребренными газовыми лампами и скобяными изделиями, персидским ковром и пианино в салоне мадам, а также полосатым ковром, псише в позолоченной раме и портретом великой актрисы верхом на лошади и в ковбойском наряде — в ее спальне. Помимо больших апартаментов с гардеробной и уборной для мадам и ее мужа, там есть также уютный офис и примыкающая к нему спальня для импресарио мадам, спальни для сына мадам и для секретаря мадам и два ряда полок для актеров, личной служанки мадам и одевальщицы («спальные места для дам и джентльменов ночью разделяются ширмой посредине вагона», которую складывают днем, освобождая место для кресел и обеденного стола); в дальнем конце вагона имеются три уборных, кухня и чуланы для одежды и постельных принадлежностей. Уорнок утверждал, что новый дизайн интерьера и обустройство бывшего семидесятифутового «Вагнера» обошлось в девять тысяч долларов. Снаружи вагона, выкрашенного в темно-бордовый цвет, овальные таблички с обеих сторон возвещали кудрявым золоченым шрифтом: ЗАЛЕНСКА И ТРУППА, ГАРРИ Г. УОРНОК, ИМПРЕСАРИО. Он любил уточнять, что его второе имя — Ганнибал. Сам же вагон теперь носил название «Польша».
Приобретение личного спального и багажного вагонов с помещением для расторопного обслуживающего персонала (чернокожих — повара, двух официантов и носильщика) и удобно разделенным на секции складом для костюмов и декораций позволило Уорноку увеличить число однодневных гастролей.
Больше не нужно паковать и распаковывать вещи! Они целыми неделями спали и ели в поезде и каждый день (или через день) приезжали в новый город и выступали в новом театре.
По прибытии Марына и Уорнок отправлялись прямиком в театр, где Богдан и вся труппа должны были вскоре к ним присоединиться. Уорнок проверял кассовый сбор и обсуждал с рабочими технические проблемы, которые могли возникнуть с декорациями, если колосники оказывались слишком низкими, а пространство кулис — меньше положенной половины авансцены. Марына же в это время вступала во владение «звездной» гримерной и вывешивала план маршрута рядом с зеркалом, чтобы не забыть название города, театр и имя главного режиссера. После обеда устраивали репетицию, если сегодняшнюю пьесу не показывали больше недели, и отводили время для обмена любезностями с делегацией местных театралов — поэтом с развевающимся галстуком, помешанной на театре юной леди и ее матушкой, редактором городской газеты и президентом местного отделения Женского христианского общества трезвости. Потом — обратно в гримерную, наложить грим и надеть костюм, выйти на сцену и сыграть спектакль, принять местных знаменитостей в артистическом фойе, отобрать несколько цветов из множества букетов и вернуться в полночь на вокзал, где «Польшу» вместе с багажным вагоном прицепят к хвосту первого попавшегося поезда, который отправляется в тот город, где у них следующий ангажемент.