В августе жену знать не желаю
Шрифт:
Под утро он задремал.
Когда он проснулся, гостиничный слуга, пришедший открывать ставни, сказал, глядя на его помятое лицо:
— Синьор неважно спал сегодня ночью.
Да уж, куда как хорошо! Если бы Джованни знал! Но Джованни уже растворил щепотку соды в полстакане воды и протягивал его Филиппо, который машинально выпил, весь в печальных мыслях ночи; затем он стал одеваться.
Странное дело! Мало-помалу он почувствовал, как боль его утихает, становится почти незаметной, уходит. У него хватило сил улыбнуться. Мало-помалу, постепенно он почувствовал,
Он оказался жертвой заблуждения: то, что, по его мнению, происходило в его сердце, на самом деле происходило в желудке. Ад — да, но не в сердце; пониже и правее.
Потому что боль в животе и отчаяние — ощущения родственные.
— Докажите! — скажут читатели.
Господа, Автор дает вам честное слово, что это так.
И тогда Филиппо решил снова вызвать жену.
Чтобы отпраздновать мир, а также для обычной печальной цели, о которой вы все знаете, он устроил пышный обед, на который были приглашены Гверрандо и Баттиста.
Когда подали жаркое, этот последний заметил, что хозяйка дома трогает его ножкой.
«Чего ей от меня нужно?» — думал он в замешательстве.
Наконец, уступив любопытству, он прямо спросил ее об этом.
— Ах, — сказала Сусанна, покраснев, — мне нужна была спичка.
— Сейчас схожу возьму в кармане пальто, — сказал Баттиста.
Он вышел. Сусанна обратилась к мужу.
— Мне надо, чтобы этого человека убили, — сказала она.
— Хорошо, к какому времени?
— К шести.
— А нельзя ли к семи?
— Нет, к шести.
— Вот черт, — захныкал Филиппо, — как я смогу убить его к шести?
Баттиста вернулся со спичками, и все стали напевать, чтобы скрыть смущение.
— Пожалуйста, — сказала ему Сусанна, — вы не принесете мне сумочку, которую я оставила в комнате?
Когда молодой человек снова вышел, женщина обратилась к Гверрандо.
— Отравите мне этого человека! — сказала она.
— Да вы с ума сошли! — ответил Гверрандо.
— Какая же я рассеянная! — воскликнула Сусанна, хлопнув себя по лбу. — Представляете, мне показалось, что сейчас средневековье.
— Так забываться несколько опасно, — пробормотал Филиппо. — Один раз моего друга арестовали, когда он вышел из дома, думая, по рассеянности, что сейчас времена Адама и Евы.
— К шести, — сказала Сусанна, — договорились.
Когда Баттиста вернулся, Филиппо передал ему под столом записку: «Бегите, спасайтесь! Вас ищут, чтобы убить».
Солнечному Лучу пришлось искать себе другую работу.
XIV
— С сегодняшнего дня, — сказала Сусанна, — начинаю новую жизнь. Хочу чем-нибудь заняться. Буду учить английский.
— Прекрасно, — сказал Гверрандо, —
Филиппо долго аплодировал.
С тех пор, хотя он по-прежнему был обручен с Эдельвейс, Гверрандо каждый день принимал Сусанну в своей квартире на улице Риволи, чтобы заниматься разговорным английским, de cinq а sept [5] .
5
С пяти до семи (фр.).
Когда Сусанна возвращалась поздно, Филиппо встречал ее в ярости.
— Где ты была?
— У Гверрандо. Мы говорили три часа.
— Наглая!
— Но, дорогой, мы говорили по-английски!
— А, — отвечал Филиппо, успокаиваясь, — я думал, вы говорили по-итальянски.
— Да что ты!
Иногда за обеденным столом Сусанна говорила:
— Сегодня Гверрандо мне сказал, что я очень аппетитна.
— Негодяй! — кричал Филиппо.
— Но, милый, он сказал мне это по-английски.
Муж успокаивался:
— Ну, тогда совершенно другое дело.
Какое-то время спустя приходил Гверрандо, который всегда проводил у них вечера, и в теплой гостиной все время происходила одна и та же трогательная сцена: разговор не клеился, как это обычно бывает среди людей, который имеют привычку проводить много времени вместе. Жена, сидевшая меж двух мужчин, вела себя так, как будто у нее день рождения. Время от времени она поглаживала мужа, причем муж принимал ласку вполне философски, а между тем, когда тот глядел в другую сторону, смотрела на Гверрандо и складывала губы в поцелуй.
В ответ на это любовник ерзал на стуле, стараясь принять непринужденный вид и, помня об опасности того, что муж все заметит и поймет, он думал: «Блаженная, могла бы и посидеть спокойно». С такой мыслью он старался придать своему лицу выражение чрезвычайной страстности пополам с грустью.
Но, к несчастью, его старания не увенчивались успехом, и его взгляд не выражал надлежащего волнения; тогда женщина придавала своему лицу крайне встревоженный вид и, по-прежнему поглаживая мужа, она подавала любовнику отчаянные знаки глазами, бровями и губами, как будто говоря: «Как? Ты меня больше не любишь?»
Гверрандо старался успокоить ее взглядом, который означал: «Успокойся, дорогая, я тебя люблю, но думаю, что нужно быть более осторожными: помни, что мы на виду у твоего мужа». Но по причине ли чрезмерной осторожности, или из-за слабой выразительности взгляда, получалась вот эта простая фраза: «Сделай одолжение, отвернись в другую сторону». Взгляд Сусанна наполнялся отчаянием — именно отчаянием, — и Гверрандо, припертый к стене, начинал говорить «да, да» кивками головы, а тем временем из предосторожности внимательно смотрел на мужа, который был этим очень доволен, думая, что эти кивки означают согласие с тем, что он говорил.