В августе жену знать не желаю
Шрифт:
Именно здесь синьор Павони — так звали владельца замка, этого самого радушного старичка с аккуратной бородкой и в белых брюках — проводил свои исторические и научные разыскания.
— Отрываем от работы? — спросил у него Джедеоне после представления.
— Напротив, — ответил владелец замка, — мне будет приятно немного отдохнуть. Несколько минут назад я поставил точку в большом труде, итоге долгих филологических изысканий под названием «Употребляли ли древние слово “негодяй”?». А сейчас я собирался приступить
Джедеоне долго изучал заглавие; потом сказал:
— Полагаю, что да.
— Да, да, — вымолвил владелец замка. — Легко сказать, но нужно это доказать, дорогой мой синьор! Я сделаю это предметом многих, многих томов. И доказательство будет еще труднее, поскольку я хочу изложить его в виде шарад.
— Изумительный труд! — воскликнул Суарес.
Когда синьор Павони узнал о цели прихода наших друзей, он сказал:
— Я предоставлю в ваше распоряжение все мои древности, но хочу сразу вас предупредить, что ключей здесь нет.
— Тогда, — с горечью пробормотал Джедеоне, — мы вас напрасно побеспокоили.
Хозяин замка указал на Суареса.
— Жаль! — сказал он. — Я бы охотно опробовал мои орудия пыток на этом господине.
Посетители собрались уходить, но хозяин замка задержал их.
— Что касается ключей, — сказал он, — ради вас я позволю себе воспользоваться ключами от погреба. Сейчас позову прислужницу.
Ею оказалась женщина-домработница, а «прислужницей» ее называл Павони, в силу своего поэтического нрава расположенный облагораживать все, что его окружало.
Старая служанка вошла, и вскоре появились бутылки разной формы, а синьор Павони принялся ревностно смешивать их содержимое в некоей трубке, которую он затем яростно тряс в течение получаса, под почтительное молчание гостей.
— Бедняги несчастные! — пробормотала прислужница, глядя на них с благожелательным состраданием.
Поднеся к губам жидкость, составленную Павони, Суарес судорожно икнул и, поводя безумным взглядом, пробормотал:
— Вкусно.
— Пейте, пейте, вам полезно! — сказал гостеприимный хозяин замка.
Добрый старик, попробовав глоток, никак не решался.
— Да ладно, — крикнул Джедеоне, — чего тебе стоит?
— Чего тебе стоит, чего тебе стоит! — передразнил Суарес. — Хотел бы я тебя видеть на моем месте.
— Да бросьте, синьор Суарес, — вмешался Ланцилло, — не надо церемониться.
— Ты же не ребенок, — воскликнул Джедеоне. — Будь умницей, пей! Посмотри на меня.
С видимым усилием добряк Мальпьери выпил глоток жидкости, чтобы подать пример. Но Суарес потел, держа стакан в руке и задрав нос.
—
— Клянусь вам, что нет.
Суарес схватил себя за ноздри большим и указательным пальцами левой руки и крепко их сжал, закрыл глаза и выпил стакан, не отрываясь, до дна. После чего запихнул в рот дольку лимона; два или три раза его тряхнуло; он пробормотал:
— Вкусно.
— А сейчас, — сказал ему Джедеоне, — приляг-ка на тот диван.
Павони поднес стакан остальным.
— Спасибо, я не пью, — сказал Джедеоне.
Ланцилло тоже отказался:
— Я совершенный трезвенник.
Андреа спрятался под столом, и понадобилось немало усилий, чтобы выманить его оттуда.
— Тогда, — сказал Павони, — давайте обойдем замок.
Они оставили Суареса тихо стонать на диване и прошли в соседнюю комнату, которая служила столовой. Павони подошел к сидевшей у окна дряхлой старухе со свирепым лицом и обнял ее со словами:
— Это самая дорогая из древностей в моем доме: моя мать.
Старуха положила себе в рот шоколадную конфету, аккуратно свернула станиолевую обертку и сунула ее в карман.
— Моя мать, — громогласно объяснил хозяин дома, поскольку восьмидесятилетняя старуха была глуха, — собирает станиолевые обертки от шоколадных конфет, чтобы выкупить из рабства какого-нибудь негритенка.
— Ах, — заорал Джедеоне, у которого было доброе сердце, — я пошлю ей несколько.
Старуха качнула головой.
— Она хочет собрать все сама, — объяснил Павони, — она очень ревностно относится к этой своей благотворительной деятельности и до сих пор сама съедала все конфетки, обертки от которых потом складывала.
— Все сама! — с гордостью сказала утробным голосом старуха, которая понимала разговор по движениям губ.
— Поздравляю! — сказал Ланцилло так громко, как еще никто в мире не произносил этого простого слова.
Павони добавил:
— Она собирает их уже тридцать лет, и даже не знаю, сколько этих оберток она накопила. — Он наклонился к материнскому уху и заорал, что было мочи: — Мама, сколько тебе еще осталось, чтобы выкупить негритенка?
Старуха, привыкшая к этому вопросу, завопила так, будто глухими были остальные:
— Я почти кончила. Может, завтра отправлю посылку, если ты принесешь мне коробку конфет. Я чувствую, что завтра за день я смогу набрать много оберток.
— Хорошо, хорошо, — сказал Павони, который обходился с ней, как с ребенком.
Он провел гостей в соседнюю комнату.
— Здесь, — сказал он, указывая на просторную кровать, — спал племянник жены дяди шурина секретаря друга Наполеона. — И добавил: — Разумеется, Наполеона III.
— А-а, — несколько разочарованно протянул Ланцилло, — я думал, великого Корсиканца.