В бобровом краю
Шрифт:
Это высокая посохшая ель. Отстояв свое время, она полетела в воду, заодно переломив молодую осину, и теперь лежит, перегородив протоку. Вода журчит между ветками, словно жалуясь, что не может сдвинуть дерево, вершиной и корнями упершееся в берега.
Плыву дальше. Белые срезы на ветках ивы попадаются мне все чаще и чаще. Наконец я догадываюсь,, что сделаны они ничем иным, как зубами.
Вдали на островке, вдоль которого я плыву, что-то ярко белеет. Я тороплюсь: что это? Оказывается, стоит толстая осина, а на стволе, невысоко от земли, кора срезана кольцом. Ствол, словно перетянутая талия. На древесине следы зубов, как от узкой стамески.
Окидываю взглядом берег, воду и вижу с десяток пней с конусной подрубкой. В разных положениях лежат стволы сваленных осин.
Но где же сами бобры? Норы их здесь, в берегах озера. Сейчас они затоплены вешней водой и покинуты хозяевами.
Я плыву по затопленному лесу: из протоки в протоку. Лодка часто царапает днищем по чему-то твердому, но все-таки идет вперед.
Вдалеке между ветками что-то мелькнуло. Я подношу к глазам бинокль и вижу, как от меня, не взлетая, тихонько уплывает селезень со своей уточкой…
Солнце поднялось высоко. Стало жарко. По воде скользит тень, а над нею бабочка — лимонные крылья. Издалека слышится размеренное карканье одинокой вороны.
Где-то здесь, на островке, должно быть то, что я ищу. И я плыву совсем рядом с деревьями. Вскоре замечаю, что у корней высокой толстой ели кто-то навалил кучу хвороста. Не она ли? Вылезаю на берег и крадусь.
Да, это она, весенняя бобровая хатка! Вблизи это совсем не беспорядочная куча хвороста. Хатка скорее напоминает конус, сложенный из обрубков веток. Я вглядываюсь — нет ли где просветов? Нет, не увидишь бобровую комнатку — она в земле, под корнями дерева.
Долго стою и слушаю: не донесется ли из хатки какой-нибудь звук? Нет, не слышно ни шороха. Я перевожу взгляд на воду и снова жду, не колыхнется ли где поверхность, потревоженная плывущим бобром.
Я устаю стоять и присаживаюсь на землю так, чтобы видеть берег, где, по моим расчетам, находится подводный вход в хатку.
Солнце опустилось и сквозь сетку веток греет слабо. Я все сижу и жду. Пестренький зяблик сел недалеко от меня на сухую хворостинку и заливается, поет от радости: он совсем недавно вернулся в свой родной лес!
Мое терпение истощается. Может быть, мне не ждать бобра, а выманить его? Пусть вынырнет и поплавает передо мной!
А разве есть такое средство — выманивать бобров? Может, есть, а может, и нет. Но я все-таки проведу один опыт…
Я поднимаюсь на ноги, достаю из кармана маленький флакончик и капаю из него две капли на отломленный сухой сучок. Затем бросаю сучок недалеко от берега в воду. Маленькие волны расходятся от сучка в стороны. А я не свожу с него глаз.
Проходит минут десять. Слева, вне поля моего зрения, там, откуда я меньше всего ожидаю, вдруг раздается шумный всплеск. Щука! Я перевожу взгляд. Нет, это не щука. Вынырнул бобер и режет воду продолговатой темной мордой напрямик к сучку. Не доплыв до него, бобер ныряет, затем выныривает, потом опять несколько раз уходит под воду в разных направлениях. Он возбужден и не обращает на меня внимания, словно ищет кого-то и чуть ли не собирается на него напасть!
На кого же? Да, конечно, на бобра, на неизвестного пришельца!
Откуда я об этом знаю?
А как же не знать, если две капли из флакончика — это «бобровая струя», взятая из железы другого бобра. В воде «струя» распространяется быстро, как запах в воздухе, и мой бобер сразу узнал, что в его владениях появился «посторонний». А раз он появился, то как же не рассердиться и не прогнать
Только оказалось: прогонять-то некого. Лежит на воде один сучок. Бобер легонько ткнулся в деревяшку и ушел под воду. Вода успокоилась. Я все еще стоял. Но больше бобер не показался.
Знаменитая телка
Осенние утренники холодили луг, и от инея трава становилась седой. Разбредшиеся коровы недовольно фыркали, сдувая снежную пыльцу, и хватали губами что понежнее и позеленее.
Два пастуха стерегли колхозное стадо. Мокеич, уже старик, но крепкий такой, с мясистым розовым лицом, в кепке, распахнув телогрейку, стоял у мелкой протоки и поглядывал против солнца на коров. Чуть слышно рядом в кустах ольхи журчала вода, скатываясь в недалекую речку Озерницу.
Леня Голыш, парень лет восемнадцати, закинув за плечо кнут, похаживал на другом конце луга вблизи обрыва у речки и обозревал всю его извилистую линию до дальних желтеющих ив. Изредка в поле его зрения попадал заречный лес, который пастухи недолюбливали. Лес был обширный, и водилось в нем, кроме мелкоты, самое крупное зверье: волки, медведи и лоси.
…Когда Леня Голыш встал спиной к этому самому лесу, ему послышалось с речки негромкое шлепанье. Он повернулся к Озернице и сразу определил, что звуки исходят от кустов ивы, которой заросло устье протоки. «Похоже, лось, — подумал пастух, — и, видимо, переходит на тот берег». Но вот пошла по речке у кустов рябь, и показалось животное. Оно было рыжее, с небольшими рогами, словом, телка. Леня Голыш в сердцах плюнул и сразу сообразил, что Мокеич опять проморгал проклятую Дуреху, которая теперь успеет уйти в лес. А ведь время уже к вечеру!
Что делать? Пастух провел рукой по реденьким усам, сбросил с плеча кнут и ударил им два раза. Мокеич — вдали — повернул голову на хлопки. Леня Голыш махнул рукой, указав в сторону речки, и спрыгнул с обрыва к воде.
Мокеич понял сигнал напарника: опять кто-то уплелся из стада на речку. Кто же? И об этом он сразу догадался. Дуреха! За день — вторая погоня за ней! Мокеич остался на месте, следя за стадом и не без основания надеясь на быстроногого Леню Голыша, который скоро завернет дурную телку к стаду. Дурную! Дуреху! Прозвище не надо было и придумывать. Оно само срывалось с языка, когда, бывало, телка, нагнув голову с небольшими, но острыми рогами, неизвестно почему неслась на пастуха, задрав хвост. Или беги от нее или огрей кнутом. Иной раз и кнут не помогал.
Телка была явно диковатая, частенько уходила от стада, норовя еще и других молодых коров увести за Озерницу. Хлопот пастухам она доставляла немало.
Вот и на этот раз заметив пастуха, скидывающего на берегу сапоги, Дуреха надбавила ходу. Выскочив на песчаную косу, она быстро понеслась к густо разросшимся кустам ивы и исчезла в них. Только ветки затрещали!
Леня Голыш перешел вброд Озерницу, затем босиком добежал до просвета в кустах и здесь был вынужден сделать остановку, сел на траву и натянул на ноги сапоги. Какое-то время было упущено. Леня взбежал по тропинке на берег, но телку в густых зарослях не увидел. Тогда он прислушался: справа что-то шумело, трещало. Туда! И пастух бросился вправо по тропинке, которая вилась вдоль берега Озерницы.