В богатстве и в бедности…
Шрифт:
Элизабет мягко оборвала Кристофера, готового бесконечно развивать понравившуюся ему тему:
— А что плохого в том, что я слежу за собой? Разве кому-то от этого хуже?
— Конечно, никому. Всем от этого только лучше. Вперед, в город! По магазинам! Заодно куплю себе расческу, чтобы не смущать вас своей шевелюрой. У меня, правда, где-то есть одна, но зубьев на ней почти не осталось. Кто знает, может быть, со временем я созрею и для парикмахерской.
— Но что скажет Одри, — с легкостью поддержала его
— По правде говоря, меня это мало волнует. Главное, что таких иллюзий не питаете вы.
— Каких иллюзий?
— Относительно того, что я мог бы в вас влюбиться. Как вы догадались, мне не нравятся напористые, решительные, рассудительные, амбициозные женщины. Нежные, женственные, беззащитные больше в моем вкусе. А еще, возможно, я старомоден, но предпочитаю быть хотя бы небезразличным. — Натянутая улыбка пробежала по губам Кристофера. — Впрочем, вы могли бы притвориться…
— Притвориться?!
— Да, притвориться, что я вам небезразличен. Можете даже для разнообразия попытаться стать нежной и трогательной. А я вам отвечу страстным и пылким взглядом, тоже для смены атмосферы. Одри будет в восторге.
Неожиданно Элизабет захотелось расплакаться. Неужели он не чувствует, что я совсем не холодная и не бессердечная? Если бы я была такой, разве смог бы он так больно обидеть меня своими словами? — с горечью думала она.
— Сожалею, но у меня не получится сыграть это достаточно правдиво, так что лучше не пытаться, — ответила Элизабет с явным желанием закончить словесную дуэль. — А сейчас закройте, пожалуйста, рот и отвезите меня в город. Я очень устала и от этого разговора, и от этой поездки.
Машина резво взбежала на холм. Кристофер молча жал на акселератор, забыв обо всех ограничениях.
— Я ненавижу его, — бормотала Элизабет, нервно вышагивая по комнате взад-вперед после обеда. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу…
— Ради всего святого, вы не могли бы немного помолчать, вместо того чтобы ходить из угла в угол и рычать как львица в клетке, — неожиданно раздался голос Кристофера из соседней комнаты. — Прокатитесь на машине или прогуляйтесь, только не мешайте мне. Я уже битый час не могу сконцентрироваться… Но не забудьте, что вечером мы идем купаться.
Элизабет выскочила из спальни на веранду, потом ринулась в комнату соседа, но застыла у открытой двери: какая-то сила не пускала ее внутрь. Так она и стояла у входа — решительная поза, глаза, мечущие молнии… в затылок Кристоферу, который сидел спиной к двери и деловито стучал по клавишам машинки, делая вид, что не догадывается о ее присутствии.
— Не знаю, заметили вы или нет, — отчеканила она, — но на улице идет дождь.
— И что? —
— А то, что я не хочу кататься на машине, когда идет дождь! И не хочу идти на пляж, когда идет дождь!
— Почему? Во время дождя вода очень теплая.
— Честно говоря, я не очень люблю морские купания.
— Почему?
— Потому что я плохо плаваю. Убедительно?
— Плохо плавает тот, кто мало плавает. Кроме того, вам все равно больше нечем заняться, кроме педикюра.
— Спасибо за напоминание. Но более десяти минут это не займет.
— Тогда займитесь садом. Его давно не пололи.
— Под дождем, со свеженакрашенными ногтями?
— Дождь скоро кончится, долгих дождей у нас не бывает. Пока мы с вами тут разговариваем, небо уже проясняется.
Элизабет вздохнула.
— Похоже, этот месяц будет для меня бесконечно долгим, — сказала она и повернулась, чтобы уйти.
— Займите себя чем-нибудь, Элизабет, — добавил Кристофер, развернувшись к машинке. — И главное — делайте это тихо…
Элизабет хотела ответить, но, увидев его спину, молча вышла из комнаты. Сначала она побродила по дому, потом тоска выгнала ее в сад, и, чтобы отвлечься от мыслей, она решительно набросилась на колючие сорняки, местами доходившие ей до колена. Первые минуты она срывала их, злобно чертыхаясь, потом успокоилась и даже начала получать удовольствие от вида аккуратно прополотых цветочных клумб. Но сад был запущен. Как-никак со дня смерти тетушки, которая с любовью и душой каждый день занималась цветами, прошло уже немало времени.
Элизабет мысленно спланировала «график работы», чтобы как можно быстрее вернуть саду былую привлекательность. После того, как дневная «норма» была выполнена, она пошла смывать усталость.
После душа она прилегла отдохнуть буквально на минутку, собираясь заняться своими ногтями. Педикюру не повезло и в этот раз: только ее голова коснулась подушки, сон мгновенно взял ее в свои объятия, и она проспала не меньше двух часов.
— А где Кристофер? — зевая, спросила она, входя на кухню, у суетившейся у плиты Одри. На часах было пять тридцать. На кухню Элизабет привлек заманчивый запах жареного мяса.
— Он ушел к океану. А вас просил не будить.
Услышав это, Элизабет даже не поняла, какое чувство испытала — досады или облегчения.
— Элизабет, дорогая, меня удивляют ваши отношения. Два умных, красивых человека не могут найти общего языка. Мне так хотелось, чтобы радость и веселье вновь поселились в этом доме, хотя бы ненадолго. Вы мне понравились с первого взгляда, и я в душе порадовалась за Кристофера. Он тяжело пережил смерть миссис Оберн. Я-то думала, что он будет рад вашему появлению, а вы постоянно ссоритесь, избегаете друг друга. — Одри с грустью покачала головой.