В бухте Отрада (рассказы)
Шрифт:
Адмирал осушил большую рюмку и похвалил качество рома.
– Не стесняйтесь, ваше превосходительство, закусывайте. Чем богаты, тем и рады.
– Спасибо. Я начинаю понимать, что попал в надежные руки.
– Насчет надежности рук вы не ошиблись.
Мы выпивали и закусывали, как два давних приятеля. Говорили о чем угодно, но только не о революции.
После ухода жены двери в коридор оставались незапертыми. Вдруг показался в них боцман Кудинов. Обращаясь ко мне, он сказал:
– Разрешите, товарищ
– Войдите.
Кудинов шагнул вперед, вытянулся по-военному и отрапортовал мне:
– Ваше распоряжение, товарищ начальник, мы выполнили в точности.
– Хорошо. Иди в ревком и передай товарищам, что я скоро буду там.
– Есть!
– сухо отрезал Кудинов и, покосившись на адмирала, вышел из комнаты.
Адмирал с иронией заметил:
– У вас тоже дисциплина.
– Без этого нельзя выполнить ни одного дела.
Впервые в присутствии адмирала нижний чин посмел обратиться за разрешением не к нему, а ко мне, бывшему вестовому. Сдержанный адмирал больше ничего не сказал. Но я представлял себе, какой горечью это отозвалось в его душе.
Наконец я решил приступить к тому, что больше всего волновало меня:
– Ваше превосходительство, я хочу поговорить с вами об одном деле. Только давайте условимся: будем при этом откровенны, как и подобает мужественным и честным людям.
– Откровенность - это самая благородная черта в людях. Пожалуйста, я вас слушаю, - сказал адмирал и, ожидая что-то необыкновенное, весь напрягся.
– У вас жила горничной одна особа - Настасья Алексеевна Кашинцева. Помните?
– У меня их много жило. Разве всех упомнишь.
Я вытащил из кармана бережно сложенную бумажку и развернул ее.
– Это было давно, ваше превосходительство. Вы тогда были молоды и находились в чине капитана второго ранга. В этой вот бумажке вы дали Настасье Алексеевне чрезвычайно лестную рекомендацию. По вашим словам, ваша горничная отличалась исключительной честностью и трудолюбием. Взгляните - это вы писали?
Железнов внимательно посмотрел на строки, написанные его рукой. Чернила на бумаге успели полинять. Он что-то вспомнил, вдруг заволновался и тихо промолвил:
– Да, это моя рука. А дальше что?
– Ничего особенного. Кашинцева - моя родственница. Это была действительно самая добросовестная женщина, каких редко можно встретить.
– Была, а теперь?
Адмирал пытливо посмотрел мне в лицо. Я выдержал его взгляд и не сразу ответил:
– В прошлом году с нею случилось несчастье: в Петербурге на нее налетел автомобиль. На второй день она умерла. Я похоронил ее на столичном кладбище.
– Печально, - едва слышно промолвил адмирал и уныло облокотился на стол.
– Через Настасью Алексеевну я знаю всю вашу жизнь. Ваша жена родом из аристократической среды. Хотя родители ее давно прогорели, но это не мешало ей держаться гордо
– Верно, - согласился адмирал нехотя, как будто речь шла о чем-то ему неприятном.
– Но я не понимаю, к чему ведете вы этот разговор?
– Сейчас поймете. Ваш сын при перевороте на судне убил из револьвера матроса и ранил двоих. Конечно, его тоже не пощадили. Известно ли это вам?
Адмирал поморщился, отвернулся в сторону и сквозь зубы процедил:
– Нет, об этом я впервые слышу.
Нетрудно было заметить, что мое сообщение не произвело на него особого впечатления. Даже обладая сильным характером, он, как отец, узнавший о потере сына, должен был воспринять эту страшную новость как-то иначе. Значит, то, что говорила о его детях моя покойная теща, было верно - они только официально считались его детьми. И сам он в этом, по-видимому, не сомневался.
Я продолжал:
– Простите, ваше превосходительство, что я огорчил вас мрачной новостью. Но она здесь между прочим. Главное заключается в другом.
– После того как я узнал о трагической гибели своего сына, есть еще что-то главное?
– Да, да, ваше превосходительство. И это главное может превратиться в вашу радость. Все зависит от того, как вы воспринимаете жизнь. Мы с вами условились быть откровенными. Забудьте на время, что вы адмирал, а я бывший вестовой. Оба мы взрослые люди и поэтому не будем дрейфить перед правдой, хотя бы она была самой жестокой и острой.
Адмирал повернулся ко мне, тревожно поднял брови, словно в ожидании удара.
– А теперь разрешите сказать вам одной русской пословицей: ваши дети вышли ни в мать, ни в отца, а в прохожего молодца. Они не вашей крови. Настоящие их отцы где-то гуляют и, как говорится, в ус себе не дуют. Всю заботу о воспитании своих детей они предоставили вам, а сами иногда, вероятно, посмеивались и посмеиваются над вашей простотой. Об этом вы знаете лучше меня. Но признать открыто этот факт вам будет очень тяжело.
По самолюбию мужчины был нанесен удар с такой силой, что тонкие губы адмирала задергались, на лбу вздулись вены. Задыхаясь, он сидел на стуле неподвижно, словно пригвожденный к нему, и сверлил меня черными глазами. Вероятно, я показался ему самым наглым человеком, позволяющим вторгаться в его частную жизнь... Если бы в этот момент вернули ему прежнюю власть, то он без всякой жалости раздавил бы меня, как мокрицу. Казалось, прошло несколько минут, прежде чем я услышал в тишине комнаты хриплый голос: