В царстве тьмы (Грозный призрак, В шотландском замке, Из царства тьмы)
Шрифт:
Пока князь обмывал рану и накладывал повязку слуга шепотом рассказывал о другой трагедии, разыгравшейся в эту злосчастную ночь и стоившей жизни третьей жертве: Феня умерла.
"Боже милостивый! Какие же демоны вторглись в этот дом!" — подумал князь, крестясь.
Тревожно нагнулся он над раненым, из полуоткрытых уст которого вырывалось хриплое, свистящее дыхание: но его глаза были закрыты и он был, очевидно в беспамятстве. Князь перечел наставление, оставленное учителем, натер веки и виски сильно пахнущей эссенцией и стал ждать: потом, вдруг, он вспомнил о бароне и выглянул
— Оставь его, Иван, лучше если он позже узнает страшную действительность, — сказал князь вполголоса. — Мы займемся им потом, а теперь я не могу отойти от Вадима Викторовича.
Князь вернулся к раненому, который слегка пошевелился и открыл глаза. Слабая улыбка мелькнула на его бледном лице, когда он узнал князя.
— Скорее дайте мне бумагу, перо и глоток вина, мне нужны силы, — прошептал он.
Князь поспешно принес бювар, положил на него лист бумаги, открыл чернильницу и подал перо, затем в стакан вина он влил капель пять похожей на ртуть жидкости, которую ему оставил адепт. Осторожно поднял он раненого и поднес ему стакан, а тот с жадностью опорожнил его и легкая краска покрыла его лицо. Заторский с неожиданной бодростью взял перо и твердой рукой написал: "Прощу не винить никого в смерти моей и баронессы. Я сознательно покончил с нею и собой".
— А что, она умерла? — спросил он, крестясь.
— Полагаю, что да, — ответил князь. — А вы, может быть, будете спасены.
— Увы, нет: рана смертельна. Но мое заявление все же поможет спасти барона, чтобы дети не остались круглыми сиротами. Передайте ему, что я прошу простить меня, — прошептал Заторский едва внятным голосом.
В эту минуту послышались величавые и удивительные аккорды, а в лицо князя повеял словно легкий, дивный аромат. Доктора окутал голубоватый свет, который принимал форму большого яйца, состоящего точно из какого-то студенистого вещества, а внутри него спиралью клубился черный дым и в нем витали гадливые существа, пытавшиеся присосаться к телу. Но над головой раненого горел яркий свет, а его лучи поражали мерзких тварей и прогоняли их.
Князь опустился на колени при виде этого зрелища и дрожал от невыразимого волнения, вызванного величавой музыкой, все еще звучавшей в комнате. Так вот она, вибрация добра, та великая гармония, создаваемая возвышенными и чистыми чувствами человеческой души. В этот миг в его ушах раздался тихий, как дуновение ветра, голос учителя:
— Действуй. Свет над ним — это излучение его добрых порывов: раскаяние в содеянном преступлении, прощение своего убийцы и любовь к детям тех, кто погубил его.
Заторский казался опять без памяти, но не обращая на это внимания князь взял чашу с водой и влил туда полложки из флакона. Вода порозовела и зашипела. Тогда он снял повязку, окунул в воду тряпку снова, наложил на рану, перевязал ее. Той же водой он обмыл лицо и руки раненого. Заторский открыл глаза и с видимым облегчением вздохнул.
— Благодарю, мне стало легче, но хочется пить, — прошептал он.
Князь приготовил питье с примесью данного
Окончив укладку вещей Мэри села у стола и пробовала читать: спать ей не хотелось и ее мучила слабая, но непреодолимая тоска. Она выпила успокоительных капель, но и это не помогло. Напрасно убеждала она себя, что если уже завоевала счастье, то глупо беспокоиться: ведь завтра она будет далеко от ненавистного замка, а он от поганой бабы. Но никакие соображения не помогали: тревога не проходила, а все усиливалась.
Наконец, она принялась обдумывать планы на будущее и среди этих розовых мечтаний заснула в кресле тяжелым, тревожным сном.
Она не слышала, как в комнату влетела растерянная, с блуждающими глазами Паша и очнулась только, когда та тряхнула ее за руку.
— Барышня, проснитесь. Страшная беда стряслась! Барон убил жену и доктора! — кричала она размахивая руками.
Мэри вскочила, широко раскрыв глаза и цепляясь за стол, чтобы не упасть.
— Доктор умер?! — пробормотала она, хватаясь за голову.
— Собственно говоря, они, может быть, и не померли, а только очень плохи: да с ними князь. А вот барыня, несмотря на все наши старания, не приходит в себя. Двое верховых уже поскакали в Ревель за докторами: от них все узнаем, — говорила Паша.
— Где Вадим Викторович? — спросила Мэри.
— В своей спальне. Ой, ой! Какой несчастный день. А вы еще не знаете, барышня, что Аким-то ведь задушил бедную Феню, — рыдала Паша.
Но Мэри, не слушая более, уже бежала в помещение доктора.
Стрелой пронеслась она по кабинету, не заметила даже все еще лежавшего в кресле барона и, не спросив можно ли войти, влетела в спальню. От лампы под зеленым абажуром в комнате был белесоватый полусвет и на подушках смутно вырисовывалась бледная голова раненого. Мэри упала на колени у его изголовья и прерывающимся голосом крикнула:
— Вадим Викторович!..
Заторский открыл глаза, и на его лице появилось выражение отчаяния и глубокого страдания.
— Мэри, бедная Мэри… Счастье казалось так близко, но ему не суждено было осуществиться. Я несу возмездие за свое злодеяние, — проговорил он, слабо пожимая ей руку.
— Если вы умрете, я тоже умру, но прежде убью подлую женщину, погубившую вас, — ответила дрожавшая, как лист, Мэри.
Она встала, нагнулась к нему и в черных глазах сверкнула такая отчаянная ненависть, что доктор вздрогнул.
— Мэри, прочь такие слова и чувства, они причиняют мне страдание. Кроме того, обещайте мне, никогда и никому не обнаруживать подозрение, будто я погиб от руки барона. Перед людьми и правосудием я убил баронессу и себя, а потому, никто не должен и сомневаться в этом.
— Нет, я обвиню его! Пусть он несет позор и последствия своего преступления. Было бы глупо щадить негодяя, разбившего мою жизнь! — вне себя крикнула Мэри.
— Мэри, это моя последняя воля. Неужели вы откажете мне?! Лиза и Борис не виноваты. Неужели вы хотите сделать их круглыми сиротами? Не отягчайте мне последние минуты и обещайте уважить мое последнее желание.