В час, когда взойдет луна
Шрифт:
— Почему? У вашего Кости же получилось. Чем я хуже?
— Сядьте, — доктор взял у Андрея кювету, посмотрел, что туда накапало, удовлетворенно хмыкнул. — Рана не загноилась, прекрасно. Сейчас обновим повязку.
Кювета соскользнула в утилизатор, там хрустнуло, чавкнуло, загудело…
— Начнем с того, — сказал Роман Викторович, — что Бог — личность. Совершенно свободная в своих проявлениях. Нет магической техники, которая заставила бы Его изгнать демона или совершить любое другое чудо.
— Но как он может не хотеть? Я понимаю,
— Ну а если бы Игорь сказал «Нет»? Вот Костя позвал, а Игорь — не захотел? Кому бы вы помогали?
— Косте. Все равно Косте.
— А мнение Игоря в зачёт не идёт?
— Послушайте, вот вы врач…
— С этим трудно поспорить, — доктор Роман шлепнул на отёк вонючий компресс и прихватил пластырем на бумажной основе.
— Вы бы спасали самоубийцу? Или его мнение в зачёт не идёт?
— Спасал бы. Потому что мне, чтобы спасти, не обязательно нужна добрая воля пациента. И я никогда не могу знать, хочет ли пациент умереть всерьёз — или это, скажем, настроение минуты. Я по умолчанию должен исходить из того, что пациент хочет жить.
— А если бы знали, что не хочет?
— Человек никогда не может знать таких вещей. Даже о себе. А думать таких вещей я права не имею. Ни в каком качестве.
Видимо, врач никогда не раньше не беседовал с профессиональным террористом.
— Вы мне не ответили на вопрос.
— Андрей, поймите, вы требуете невозможного: за час разъяснить вам то, на что у меня, например, ушли годы. Я бы с удовольствием, я проповедовать люблю, но времени у меня нет. Вот сейчас надо ехать в Тернополь, больного сопровождать в стационар… Вы хотите катехизации? Подробного разъяснения истин веры?
— Я хочу стать священником. Если для этого нужна катехизация — то хочу. Все, что угодно.
Доктор вздохнул, закатив глаза.
— Андрей, вы женитесь на женщине, чтобы воспользоваться, скажем, её имуществом? И что скажет она, когда узнает об этом?
— Если она из наших — ничего не скажет. Она поймёт. Потому что будет знать — я не для себя. Разве это не богоугодное дело — исцелять вампиров? Разве нет?
— А теперь представьте себе, что условием исцеления является ваша бескорыстная любовь к этой женщине.
Андрей прикрыл глаза, помолчал. Потом сказал:
— Человек может всё, если сильно хочет. Я бы полюбил.
— Если человек и в самом деле может всё, — печально улыбнулся врач, — то проще изгонять демонов усилием воли. Отдохните, Андрей. Попейте чаю, вам нужно много пить. Погрызите вот, — он вынул из кармана упаковку, — кровевосстанавливающее. Это вкусно.
На кухне, расставив чашки и разлив кипяток, он перевел разговор на другую тему:
— Сегодня ко мне подошел наш участковый милиционер. Лёгкие беспокоят. И так между прочим сказал, что завтра-послезавтра в Красном будет обход. Так что я вас переправлю в Хоробров, там он уже был. А сейчас он идёт в Августовке — так что вашего друга Игоря на время привезут сюда. Заодно
— А они вас предупреждают? — изумился Антон.
— А кому отвечать, если у нас что-то найдут? Но он и без этого человек хороший.
Андрей покосился на Антона и усмехнулся.
— А ты говорил — христианское подполье…
Nomen est omen? Черта с два. Он не помнил, был ли искренним с тех пор как научился говорить. Он не помнил даже, был ли искренен сам с собой. Каждый поступок был актерством, каждый жест — позой. Всегда ли было так? Или он просто забыл?
Игорь, Игорек, душа любой компании, с первого класса школы — озорник, фантазер, которому так многое прощали за неуемное обаяние, с четырнадцати лет — любимец девушек, с пятнадцати — удачливый любовник, адреналиновый наркоман, трюкач, сорвиголова… И с двадцати восьми — упырь.
— Ты любил её, грешник?
— Любил.
Тут… тут не было сомнений. Любил. Это Милена не была в нем уверена. Это она с самого начала пыталась его привязать — Поцелуем, бессмертием, бегством. А он знал. Знал. Только…
— Да?
— Я о ней не думал. Я любил её, но я о ней не думал. Когда я остался с ней… когда позволил сделать меня варком, я понимал где-то, что теперь ей конец. Меня ещё могут пощадить, а её убьют обязательно, — говорить было, наверное, невозможно. Молчать тоже. — Но это все как-то… там, далеко. Я не знаю.
Я готов был собакой стеречь её кров Ради права застыть под хозяйской рукой, Ради счастья коснуться губами следов, Мне оставленных узкою, легкой стопой… А ночами я плакал и бил себя в грудь, Чтоб не слышать, как с каждым сердечным толчком Проникает все глубже, да в самую суть Беспощадный холодный осиновый кол… [36]— А кого-нибудь, кроме неё… в эти два года — ты любил?
36
Здесь и далее — стихи С. Калугина, «Восхождение Чёрной луны».
Игорь задумался…
— Нет, наверное. Почти точно нет. Но я и до того… просто слышал как лопаются ниточки. Оставалась только работа. А потом только Милена.
Когда-то хотелось многого. Кто-то щедрой рукой просыпал на Игоря дары: мальчик неплохо рисовал, его скетчи и шаржи ходили по рукам в школе; приятный голос, точный слух — Игорь пел и музицировал; хорошее сложение для спорта — занимался гимнастикой, играл в баскетбол; танцевал так, что девочки писали кипятком, длинные руки и ноги были как на шарнирах. Сочинял какие-то стишата. Актерствовал.