В час высокой воды
Шрифт:
— Открывают леток, и жидкая, как вода, бело-розовая сверкающая серебром бронза по желобкам устремляется в нужное место. Температуру я чувствую по цвету расплава и регулирую скорость литья. За две минуты выпускается более тонны металла…
Затем 72 часа отливка затвердевает. Жидкая бронза, заполнив место «рубашки», в подкладке «шинели» растопила гнездышки воска. Пустоты от букв и орнаментов четко заполнил металл. Так хитро рождают узоры и надписи на колоколах.
— Вы думаете, древние пользовались такой же технологией?
— Думаю, что да. У каждого мастера были свои
Сидя в конторке, заваленной чертежами и фотографиями колоколов, вспоминаем самую интересную часть из фильма «Андрей Рублев» — отливку колокола.
— Да, да, именно так, я думаю, в старые времена все протекало. Кранов не было — помосты, веревки, блоки. Ну и, конечно, масса людей, молитвы, напряженное ожиданье — получилось, не получилось?
— Вы тоже волнуетесь, когда разрываете яму?
— А как же! Всегда волнуюсь.
Колокол, освобожденный от глиняной формы, еще неказист. Вот он лежит во дворе, как новорожденный, еще не издавший ни звука. Сбивают окалину, полируют песком. И наступит день, когда колокол подвесят на перекладине, укрепят внутри его зева язык. Еще не потемневшая бронза в это время сияет, колокол кажется золотым. Кто-нибудь самый нетерпеливый хватает веревку — бом! бом! бом!.. По этим звукам жители Эрботтяна знают: у Лайоша Гомбоша праздник.
— Сколько же длится изготовление?
— От поездки на место до первых ударов — в среднем четыре месяца. Меньше нельзя. Беременность тоже ведь, знаете, девять месяцев — не поторопишь…
В процессе изготовления у Лайоша сразу несколько колоколов. В год получается двадцать пять — тридцать. Высока ли цена работы?
— Да. Стоимость колокола такого, как этот, равняется примерно стоимости трех «Жигулей». Металл не в счет. Металл либо дает заказчик, либо платит за него примерно столько же, сколько и за работу.
— Вы свои колокола можете по звуку узнать?
— Некоторые узнаю…
На карте, висящей в конторке, флажками отмечены села и города — места, где ждут заказанные у Гомбоша колокола.
Пять часов интересной беседы с мастером пролетели, как пять минут.
— Можно мне на прощанье попробовать звук?
— Конечно.
Подходим к перекладине, где играют на солнце боками пять разных колоколов.
— Минутку… — говорит мастер и неторопливо раскладывает на траве длинный матерчатый футляр с камертонами. Их много. Каждый — в отдельном кармашке. Лайош выбирает нужный, показывает продолговатую дужку металла, и я становлюсь свидетелем чуда. Положив на дерево лоскуток ткани, Лайош ударяет в этом месте дужкою камертона и быстро подносит ее к колоколу. Невероятно…
Колокол загудел! Масса металла весом более тонны отозвалась на звучание пластинок весом в сто граммов.
— Две струны, одинаково настроенные, зазвучат в лад, если тронуть одну. То же самое здесь.
Потом Лайош показывает мне, как надо звонить. Большой колокол… малые… оркестровое сочетание звуков.
— Селяне не против такого концерта?
— Не стесняйтесь. К этим звукам в Эрботтяне привыкли. Иногда даже просят позвонить специально, в день чьей-нибудь свадьбы, к примеру.
Фото автора. 5, 6, 7 сентября 1986 г.
Лесные яблони
(Окно в природу)
— Да-а… — протяжно философствует Егор Иваныч, заводя в оглоблю чалого меринка. — Езжу теперь на телеге. А ведь було время — летав. Бул я стрелком-радистом. Но с чего-то став заикаться. Який же радист с заики — списалы! Сделався я шофером. Дюже много поездил. С геологами. Воны на месте на посидять. Ну и я за ними усю Азию сколесив. Геологи много всякой руды нашукалы. А я — радикулит. Вот теперь на телегу переключився. Для мягкости со старой машины сиденье приспособив. Ничего — жизнь иде…
Все это Егор Иваныч говорит неторопливо, подтягивая ремешки сбруи. Знакомство с лошадью началось у него с происшествия. Кобылка по имени Майка имела привычку лягаться. И достала сидевшего на телеге Егора Иваныча задним копытом.
— Ума не приложу, ну як це случилось, як раз по нижней губе. Ну прямо как боевое ранение.
Егор Иваныч поочередно прикладывает руку к биноклю, к полевой сумке, к карманам — не забыто ли что. И мы трогаемся.
В этот день лесники заповедника мерили уровень грунтовых вод. У большинства — мотоциклы. Мы же с Егором Иванычем неторопливо ехали от скважины к скважине вдоль опушки. В нужном месте делали остановку, лесник доставал из сумки гирьку, на шнурке опускал ее в скважину и тут же, чтобы не позабыть, ставил в блокноте цифру.
— Понижается… — всякий раз говорил он со вздохом.
Лето в этом степном краю было на редкость жарким. Но искушенный в геологии Егор Иваныч видит иные причины понижения вод.
— Ученые разберутся. Наше дело — мерить. Но недоброе це явление, колы воды уходють…
— Но-но!.. Я тебя научу, я тебя воспитаю, — любимой присказкой погоняет Егор Иваныч неторопливо идущего Чалого.
Дорога тянется вдоль опушки. Слева — лес, справа — степь. Прокаленная, залитая светом равнина желтеет щетиной жнивья, цветами подсолнухов, по полю, где убран горох, ходят семь журавлей. Попозже в эти места соберутся, готовясь к отлету, более сотни старых и молодых птиц. Теперь же из леса на поле летают кормиться несколько здешних семей. На закате журавли неторопливо, невысоко перелетают в болотные крепи, чтобы утром вернуться снова на поле. Журавли нас заметили, но, не тревожась, продолжают кормиться.
— Подывитесь… — показал кнутовищем Егор Иваныч на просяное поле. По нему в сторону журавлей крался лисенок. В бинокль было видно, как он старается и какие страсти охотника бурлят в молодом неопытном тельце. Осторожно подняв мордочку с высунутым языком, лисенок разглядывал журавлей и потом опять крался по невысокому, подпаленному жаром просу. Опасность журавлям не грозила. На открытом пространстве они вовремя увидели незадачливого охотника и лишь чуть отлетели.
Лисенок с азартом подростка метнулся в их сторону, но тут же почувствовал, что сам-то он виден со всех сторон. Обнаружив сзади повозку, он кинулся к лесу, и лес мгновенно сделал его невидимым…