В четыре утра
Шрифт:
– Ну, предположим, - кивнул следователь. - А вам откуда это известно?
Глинский замялся.
– Право, не знаю... кажется, об этом сказал Ведерников как раз в тот день. Ведерников уже вышел из рубки и вдруг быстро вернулся и сказал: "Не хочу встречаться с этим..." Как он его назвал, я не помню.
– Он сказал, почему эта встреча ему нежелательна?
– Ну да, из-за этой самой бестактности, боялся, что старик опять что-нибудь такое... ну, ляпнет, что ли!
– Значит, вы пошли сначала
– К Настеньке... это моя бывшая невеста...
– Почему бывшая? - удивился следователь, - Обстоятельства изменились... я же не знал... я же не мог себе представить, что она... что ее мать...
– Понятно, - сказал следователь, пристально разглядывая Глинского.
Глинский еще больше смешался. Что ему понятно, этому следователю?
– Постарайтесь припомнись: кому вы рассказывали об этом инциденте?
– О каком i ? - испугался Глинский. - Какой инцидент?
Следователь нахмурился.
– Слушайте, мы о вас знаем больше, чем вы думаете. Знаем, что вы бы не удержались, чтобы не посплетничать. Как же! Командир корабля, ваш непосредственный начальник, прячется от какого-то старика мастерового. Так кому вы рассказали об этом?
– Настеньке! - выпалил Глинский.
– А еще кому?
– Коленьке Петрищеву, это жених Настенькиной сестры.
– Еще!
– Больше никому, честное слово!
– Припомните, Глинский! К Соловьевым вы пришли вечером, к ужину. А до этого?
Глинский опустил голову.
– Может быть, я и рассказал кому-нибудь в штабе, - сказал он неуверенно. - Ах да, рассказал... заходил в отдел и там рассказал...
– Когда вы заходили в отдел?
– Да сразу же с "Колывани".
– Значит, установлено следующее. Первое, - Вышеславцев загнул палец, Ведерников знал Якова Захаровича, и второе, - он загнул другой палец, Ведерников не мог сам убить старика, потому что с "Колывани" вернулся на свою "Гориславу" и уже никуда не отлучался.
– Конечно, не мог. Где "Горислава", а где "Олег"? Между ними расстояние километров десять. Мы ехали сначала машиной, а потом узкоколейкой. Нет, это убил кто-то из тамошних. Там неподалеку береговая батарея, маяки, канониры. В общем, народ есть. Мы всех подозреваемых проверяли, никаких определенных данных не нашли.
– А результаты расследования?
– Результаты... - Лапшин вздохнул. - Нашли винтовку. Винтовка оказалась того парня, который был вторым караульщиком на "Олеге". Нашли мешок с хлебом, поняли: парня нет в живых. Кто же сейчас хлеб-то кинет? В общем, водолазы его обнаружили. Кто-то тюкнул по голове сзади, пробил череп, и тело в воду. А вот дальше дело застопорилось.
– Так... Значит, эта линия еще не ясна. Запишем. На батарее есть какой-то тайный враг или несколько врагов. Теперь перейдем к самому главному.
Лапшин хмыкнул.
– Кто! Ясно кто - штабники! Я и говорю, надо их всех допрашивать.
– Кабы знать, с кого начинать, - задумчиво сказал Вышеславцев, - я бы не возражал. Но всех подряд нельзя. Давай подойдем с другой стороны. Каким способом передали?
– По радио исключается, - сказал Лапшин. - Мы бы перехватили.
Вышеславцев кивал.
– Так, так... давай дальше.
– Мог съездить кто-нибудь в Питер? - Лапшин вопросительно взглянул на Вышеславцева.
– Может быть... Я уже приказал комендантскому управлению проверить все пропуска, все увольнительные за шестнадцатое и семнадцатое. Как будто бы ничего подозрительного. Да и народу ездило немного. Один буксир в сутки, не разъездишься. Кто мог знать позывные, кроме штабных? Командиры кораблей. Из них никто не отлучался. Командиры фортов?
– Эти тоже были на местах, - подсказал Лапшин.
– Так кого же мы можем подозревать? - продолжал Вышеславцев. - Позывные до той минуты, когда они вступают в действие, то есть до двадцати четырех часов, хранятся в запечатанном конверте с сургучными печатями. Каждый командир хранит их в своем личном сейфе и вскрывает в точно положенное время в присутствии комиссара и вахтенного начальника. Хоть порядки у нас кое-где и порасшатались, но это соблюдается неукоснительно.
– Выходит, опять ниточка обрывается, - вздохнул Лапшин. Оба помолчали.
– А что, если так, - прервал молчание Вышеславцев. - Наступил положенный час, пакеты вскрыли. Но сутки только начинаются. До Финляндии рукой подать...
– Форты? - недоверчиво спросил Лапшин.
– С северных фортов люди ездят в увольнение не в Кронштадт, а на ближний берег, в Сестрорецк, в Лисий Нос...
Лапшин потер лоб. Действительно, с форта № 4 ребята частенько ездят на берег. На гребной шлюпке там от силы час в один конец.
– Ближний берег - это Лисий Нос, а на Лисьем Носу... пост...
– Верно, - кивнул Вышеславцев. - Вот на пост и нужно наведаться. Да, между прочим, чуть не забыл тебе сказать. Глинского я приказал освободить. В заключении держать его незачем. И вот что, Лапшин, поезжай сам или пошли кого-нибудь в Питер. Нужно навести одну справочку в бывшей герольдии.
Лапшин никогда не слышал про департамент герольдии.
– Что это за учреждение? Чем оно занималось?
– При царе оно считалось весьма важным учреждением, ведало дворянскими родословными, гербами, всякой такой ерундистикой. Я думаю, архивы сохранились. Поезжай, найди кого-нибудь из бывших чиновников и выясни следующее...