В чужом небе
Шрифт:
– Ну, столь интересный экземпляр я не имею права отпускать, - снова повернулся к Бушую Хлад.
– Я вынужден реквизировать вашего летуна до выяснения, так сказать.
– Есть только одно обстоятельство, которое мешает нам, - заявил в ответ Бушуй.
– Я не умею водить аэроплан. Среди вас есть кто-либо готовый сесть за его рычаги и отвезти меня обратно?
Револьверы он при этом опустил, однако в кобуры возвращать оружие явно не торопился.
– Я выделю вам пятерых конных разведчиков, - пообещал генерал Хлад.
– Они проведут
– Но я должен как-то объяснить отсутствие летуна князю Росену.
Похоже, драться за меня он не собирался, и просто искал удобный выход из сложившей ситуации.
– Сообщите, что его забрал к себе Духовлад - командир отряда ЧОН из Усть-Илима, князь поймёт.
– А аэроплан послужит нашему делу, - усмехнулся Хлад.
– Все вопросы решены?
– Я терпеть не могу лошадей, - бросил Бушуй, пряча револьверы.
– Но в седле-то держитесь?
– спросил у него Духовлад.
– Я - офицер Гвардейского конвоя, - отрезал Бушуй ледяным тоном, - и не просто умею держаться в седле. Но лошадей всё же терпеть не могу.
– Простите уж, - развёл руками Хлад, - но авто вам отдать не сможем. Вряд ли вы на нём минуете позиции гайдамаков столь же скрытно, как верхом.
– Я просто поставил вас в известность, - отмахнулся Бушуй.
– Где ваша лошадь? Я и так потерял слишком много времени, к рассвету мне надо быть на докладе у князя.
– К рассвету вряд ли будете, - покачал головой Хлад, - но что до полудня успеете, это можно гарантировать. Верно?
– Он обернулся к молодому человеку в тёмном полушубке и гусарских чакчирах.
– Верно, - кивнул тот.
– Если, действительно, хорошо держится в седле.
Бушуй тут же ожог его ледяным взглядом, но парню в полушубке было всё как с гуся вода.
– Идёмте со мной, - пригласил он Бушуя, и тот вежливо попрощавшись со всеми разом ушёл куда-то во тьму.
– А этого надо немедленно спалить, - подступил ко мне Духовлад.
– Он слишком опасен...
– Я же сказал, что забираю его с собой, - отмахнулся от него, как от назойливой мухи генерал Хлад.
– Вы ещё чином не вышли, чтобы командовать мною.
Духовлад вынужден был отступить, и я понял - у меня появился шанс. Призрачный, но всё же. И пока мне стоит быть как можно покладистей, чтобы, действительно, не угодить в костёр. Я дал разоружить себя и сам сел на заднее сидение автомобиля. С боков меня притиснула пара дюжих ребят в пехотных шинелях, винтовки он пристроили между ногами - и стволы их воинственно торчали вверх. Правда, без примкнутых штыков, те, как и положено, покоились в лопастях на поясах бойцов. Генерал Хлад уселся впереди вместе с шофёром. А Духовлад с ещё несколькими бойцами последовали за автомобилем верхом.
Ехали мы медленно, потому что ночью иначе никак. Дороги видно не было совсем и перед нами то и дело выскакивали, попадая в свет мощных фар автомобиля, ямы, рытвины и колдобины,
Всё те же двое дюжих народармейцев по приказу Хлада проводили меня на гауптвахту - в сырой, холодный погреб. Сколько мне тут сидеть - неизвестно.
Я откинулся спиной на стенку, в который раз дивясь собственным ощущениям. Я понимал, она сырая и очень холодная. Она тянет из меня тепло, точнее должна была тянуть, будь я жив. Однако сейчас тело моё никак на пронизывающий холод не реагировало.
Сколько времени прошло за этими пустопорожними рассуждениями и попытками понять, кем же или чем же я стал, я представлял слабо. Но когда дверь гауптвахты отворилась снова, и внутрь втолкнули сразу двух человек, с той стороны ещё царила ночная тьма.
Я без особого удивления узнал в них Готлинда и Гневомира. Да и рассказ их о неудачном разоблачении генерала Хлада меня тоже не удивил. То ли из-за холода, то ли ещё по какой причине, но я впал в глубокую апатию. Даже выведи меня сейчас в расход с обещанием непременного костра, и то, наверное, никак бы не отреагировал.
Глава 4.
Они выехали в поле ранним зимним утром. Всё было как в песнях поётся и говорится в сказках. Из засыпанной снегом рощицы появлялись один за другим конные гайдамаки. Заросшие, давно не мывшиеся и подавно одежды не стиравшие они были похожи на лесных чудищ из бабкиных сказок. Такими только детей пугать. Но лошади и оружие у всех пребывали в идеальном состоянии. О себе они могли не заботиться вовсе, зарастая коростой грязи, покрываясь вшами по всему телу, однако никто не забывал вычистить коня и до блеска наполировать шашку, перебрать и смазать винтовку, карабин или револьвер. Ведь от этого зависела жизнь и смерть гайдамацкая.
– Сегодня нам смерть принимать!
– крикнул так, чтобы услышали все, кто рядом стоит, полковник Козырь.
– Смерть нашу, правильную, гайдамацкую! Дрались мы за свободу, за правду, за вольность нашу. Да ничего не вышло. Теперь осталось нам только смерть принять!
Он перевёл дух и во всю мощь лужёной глотки выкрикнул:
– Гойда!
– Гойда!
– стогласно подхватили гайдамаки.
– Гойда!
– понеслось над заснеженным полем.
– Гойда!
– куда тише донеслось до командиров трёх соединений, что готовились ударить по врагу.
– Орут, - усмехнулся Будиволна.
– Они всегда перед боем орут.
– Подбадривают себя, - кивнул Бессараб.
– Не думал, что их так много осталось после побоища в городе.
– Оставшихся мы сегодня добьём, - решительно заявил Будиволна.
– Никто от нас живым не уйдёт.
В весёлой перепалке не принимал участия только комкор Ветран - командир молодогвардейской кавалерии, за которыми уже закрепилось именование народных гусар. Уж очень они были похожи на лихих всадников - шнурами на куртках и полушубках да узкими бриджами - чакчирами.