В дебрях Африки
Шрифт:
В этом лесу даже и небольшая партия охотников на ходу производит значительный шум, ломая ветви, ступая по сухим листьям, продираясь через кусты или срезая лианы по дороге. Дикие звери слышат человека гораздо раньше, чем он догадается о близком их присутствии, и спешат укрыться в более надежные трущобы. Нам случалось совершенно неожиданно встречать слонов, но мы не успевали приблизиться к ним и на десяток метров, как уже они исчезали в густейшем кустарнике, не доступном для нас. Мы очень часто видели следы буйволов и другой крупной дичи, но не преследовали их по трем изложенным выше причинам.
Что же касается птиц, то мы довольно наслушались их писка и щебетанья над нашими головами; но мы находились как бы в первом этаже, между тем как они хозяйничали под крышей пятнадцатиэтажного дома, и нам их не было
Семья обезьян представлена во многих видах, я видал их по крайней мере двенадцать пород: колобы, бабуины темного и светло-серого цвета, маленькие черные обезьянки, галого, летучие белки (летяги) и много других; но они не допускали к себе ближе, как на сто метров. Издали заслышав шум приближающегося каравана, они уже начинали прятаться.
Мы встречали также изрядное количество гадов и пресмыкающихся. В реке Итури так и кишат водяные змеи различной длины, они очень близко и часто появлялись у самого вельбота; много тонких зеленых змеек, похожих на зеленые хлыстики, и других крупных, свинцового цвета, а также черных, зеленых и золотистых, до двух метров длиною. Видали мы питонов, очковых и рогатых змей, змееобразных ящериц, а маленьких кустарниковых змеек длиною в полметра то и дело били при расстановке палаток для лагеря.
О насекомых можно написать целую книгу. В жизни я не видывал такого количества и разнообразия насекомых, как во время странствий по этим лесам. С моей стороны было бы, пожалуй, странно рассуждать об этих мелких тварях после всех ругательств, какими я, да, впрочем, и остальные члены экспедиции неустанно их осыпали. Немного запомню таких часов в течение дня, когда я не разражался бы против них самыми крепкими словами. Но возможно ли забыть этих пчел, больших и малых, рой ос, полчища ночных бабочек, а днем – цеце, разных мух, таонов, мошек и мотыльков, этих колоссальных жуков, которых горящая свеча привлекала ночью в мою палатку, и они, влетая из темноты, с размаху стукались о холщовые стенки, потом кидались из стороны в сторону, как исступленные, все время жужжа, словно на бубне, и, наконец, с бешеным ревом ударялись о мою книгу или о мое лицо, как бы желая отомстить мне за что-то.
Можно ли забыть муравьев, толпами залезавших в мою тарелку, плававших в моем супе, ползавших по банану, который я собирался есть, сверчков, скакавших, как чертенята, и неожиданно утверждавшихся у меня на лбу или на голове, и голосистых цикад, резкий крик которых сводил нас с ума не хуже вдохновенных маньемских женщин с их утренним пением. Эмин-паша уверял, что все эти адские существа чрезвычайно интересны и он их очень любит; что до меня, то откровенно сознаюсь, что старался наносить им столько неприятностей, сколько было в моих силах.
Всего несноснее мелкие пчелы величиной не больше обыкновенной мошки; нам довелось познакомиться с четырьмя видами их. Они принадлежат к группе медоносных. Ни читать, ни писать, ни есть невозможно, если возле вас не стоит преданный человек, которых их все время отгоняет. Они норовят ужалить преимущественно в глаз, но, впрочем, лезут и в уши, и в ноздри. У нашего осла вся шерсть на ногах вылезла от укусов этих проклятых насекомых. Когда раздавишь такую пчелу, она оставляет на руке запах горького миндаля.
Величина жуков очень различна: бывают громадные, до 6 см длиною, а есть и такие, что легко пролезают в игольное ушко. Но если такого миниатюрного жучка рассмотреть в увеличительное стекло, то окажется, что он вооружен весьма действенными средствами нападения; он пробуравливает кожу, но так мал, что его не видно, и только когда проведешь рукой по укушенному месту, становится чувствительно, как будто от булавочного укола.
В числе второстепенных неприятностей в этом роде упомяну о фараоновой вше, или так называемой «джиггер», которая кладет яйца под ногтем большого пальца на ногах самых подвижных, деятельных людей, а уж о «гои-гоях» (лентяях) и говорить нечего, у них она расползается по всему телу, превращая его в скопище гнойных струпьев.
Затем припомним маленького жучка, который забирается под кожу и колет, точно иголкой, мелкую пчелку, норовящую залезть в глаз и иногда доводящую человека до исступления; крупных и мелких клещей, коварно сосущих вашу кровь, которой и так немного осталось; осу, которая жалит так, что у дурака, беспечно ухватившегося за дерево или только подавшего голос поблизости от ее гнезда, делается жесточайшая лихорадка; диких пчел, которые один раз разметали экипаж двух челноков и так жестоко наказали людей, что понадобилось выслать на выручку целый отряд; тигровую улитку, падающую на вас с ветвей и оставляющую в порах вашего тела ядовитый след своего присутствия, так что вы от боли корчитесь и кричите благим матом; красных муравьев, которые по ночам нападают на лагерь и не дают спать, а днем раз по десяти подступают к каравану на ходу, так что люди, спасаясь от них, бегут гораздо быстрее, чем от пигмеев; черных муравьев, живущих на змеином дереве и падающих на вас, когда вы проходите мимо, после укуса которых испытываешь муки ада; мелких муравьев, залезающих во все кушанья и постоянно внушавших нам опасения, как бы нечаянно не проглотить их с полдюжины, отчего непременно слизистые оболочки желудка будут изъязвлены.
Как ни мелки эти насекомые, но они-то и досаждают пуще других, потому что, когда мы прорубали себе туннели через чащи кустарника, они тысячами облепляли нас и так кусались, что несчастные передовые были покрыты пузырями, как будто их секли крапивой. Кроме всего перечисленного, на больших просеках неизменно встречали нас обычные рои москитов.
И так весь день на походе нас донимали муравьи и бесчисленные полчища других насекомых, что было ничуть не лучше, чем если бы нас секли крапивой, но и по ночам у нас были свои мучители, свои тревоги и беспокойства. Среди ночи, когда весь караван уже спал, раздавался целый ряд звуков, похожих на взрывы или выстрелы, отчего, конечно, мы все до одного просыпались. Это значило, что в лесу валятся деревья. Каждую ночь какое-нибудь дерево было поражено молнией, и всякий раз я боялся, как бы оно своим падением не раздавило половину лагеря.
Во время бури удары ветвей друг о друга производили шум, подобный бурному морскому прибою и перекату волн, бьющихся о каменный берег. Когда шел дождь, в лагере невозможно было расслышать голосов: только и слышен был мощный плеск и звон низвергающейся воды. Почти каждую ночь также падали высохшие деревья, и при этом внезапно раздавался резкий треск, шум и затем окончательный гул падения, от которого сотрясалась земля.
У иных деревьев отваливались только сгнившие ветви, но и они производили треск, похожий на стрельбу из мушкетов. Ночной ветер, крутивший ветви и вершины и заставлявший скрипеть раскачавшиеся стволы, крутил также и перепутывал длинные петли лиан и шумел всполошившимися листьями. Помимо всех этих звуков немолчно кричали сверчки; еще звонче их, но так же однообразно, трещали цикады и квакали бесконечным хором лягушки; жалобный вой лемура с его резким, неприятным вскрикиваньем производил очень тяжелое и тоскливое впечатление в темноте непроглядной ночи. Тут же какой-нибудь шимпанзе в одиночку забавлялся стучаньем палкой по деревьям, вроде того как у нас мальчишки трещат по решетке сада. Около полуночи собирались вокруг нас стада слонов, которые, вероятно, только потому не решались вступить в лагерь и всех нас передавить, что мы жгли по ночам вокруг своей ночевки десятки костров.