В дебрях Атласа
Шрифт:
Энрике едва успел расставить своих тридцать кабилов по склонам, как почувствовал, что кто-то треплет его по плечу. Обернувшись, он увидел Рибо.
— Ты здесь! — воскликнул легионер. — Почему ты не пошел за графом? Ведь ты не можешь сражаться со своими соотечественниками!
— Я не выпущу ни одного заряда.
— Беги, пока
Рибо покачал головой.
— Нет, я посмотрю на битву.
— Тебя могут убить.
— На что мне жизнь? Блед мне опостылел…
Он сел на выступ скалы, обхватив голову руками.
«Уж не помутился ли он рассудком, что ищет смерти?» — подумал Энрике.
Он бросил быстрый взгляд на долину за скалами, занятыми его людьми.
Шагах в пятидесяти мавр, Ару и несколько кабилов поспешно отрывали ящики; вдали, уже высоко, удалялся граф, окруженный группой всадников, увозя в седле Афзу.
Спаги между тем приблизились и, спешившись, подходили рассеянным строем.
— Друзья! — скомандовал Энрике. — Стреляйте!
Кабилы не заставили повторять себе приказание, хотя им стала ясна вся невозможность устоять против тысячи двухсот человек, шедших на приступ высот.
Пули свистели с обеих сторон, и смелые горцы падали по нескольку сразу.
Энрике, видя безнадежность обороны, собирался приказать отступать, как вдруг увидел, что Рибо, не сходивший с места, свалился. Тосканец побежал к сержанту — тот был мертв: ружейная пуля поразила его в голову.
— Еще один погиб из-за Звезды Атласа, — со вздохом проговорил тосканец. Взбежав на высокую скалу, он оглянулся вокруг. У него оставалось всего человек десять, а спаги, проникнув в ущелье, уже поднимались по уступам скал. Сердце упало в груди храбреца, шутившего до сих пор со смертью.
— Конец! — прошептал он.
Он взглянул в ущелье. Облако белых бурнусов спускалось с гор наперерез спаги.
Но было уже поздно!.. Спаги одним напором взяли высоты и добивали кабилов.
Один сержант подошел к Энрике, уже бросившему ружье, и, схватив его за грудь, кричал:
— Смерть тебе!
— Напрасно предупреждаешь меня, друг. Я проиграл партию и готов заплатить, — с грустной улыбкой ответил тосканец.
Командовавший полком, видя появлявшихся отовсюду кабилов, не решился бороться с ними в ущелье и приказал трубить отступление.
По всему Атласу шел зловещий гул, отовсюду: из долин, из деревень, из глубины ущелий — доносились ружейные выстрелы.
Все горы заволновались, но было уже поздно!
Полк, начинавший терпеть значительные потери, спешил вернуться на равнину, захватив с собой несчастного тосканца, которого посадили на лошадь. Скоро облако пыли скрыло удалявшихся всадников, между тем как на Атласе еще гремели последние выстрелы.
Две недели спустя граф, Хасси, Афза и Ару спускались, следуя за марабутом, с уступов Восточного Атласа на границе Триполитании.
Последние две недели они горько оплакивали преданного друга, пожертвовавшего собой и попавшего в когти смерти, из которых его не могла вырвать никакая людская сила.
Теперь беглецы были уже в безопасности на турецкой территории и могли без труда добраться до Триполитании, откуда намеревались отправиться в Фиуме, главный далматский порт.
Через сутки после того как они навеки распростились с Африкой, Энрике-тосканец пал на бастионе Орана, сраженный залпом первой роты Иностранного Легиона…
Военный трибунал не допустил никакого снисхождения.