В деревне
Шрифт:
Крестьянка, о чем-то размышлявшая, сказала:
— Ну, ста франков в месяц маловато: отнимете у нас мальчика, а ведь он через несколько лет работником будет; нет, меньше ста двадцати не догласна.
Г — жа д’Юбьер, дрожа от нетерпения, сразу же согласилась, так как ей хотелось немедленно увезти ребенка; она подарила сто франков родителям, меж тем как муж ее писал расписку. Тут же позвали мэра и одного из соседей,
И молодая женщина, сияя от удовольствия, унесла ревевшего во все горло малыша, как уносят из магазина понравившуюся безделушку.
Тюваши, стоя на пороге своего дома, следили за его отъездом, безмолвные, угрюмые, быть может сожалея о своем отказе.
С тех пор ничего не было слышно о маленьком Жане Валлене. Его родители каждый месяц получали у нотариуса свои сто двадцать франков. Они рассорились со своими соседями, потому что тетушка Тюваш обливала их грязью, всюду твердила, не пропуская ни одного дома, что только выродки могут торговать своим ребенком, что это подло, мерзко, гнусно!
Она иногда с вызывающим видом обнимала своего Шарло и приговаривала, будто он мог ее понять:
— Я тебя не продала, не продала, деточка. Я не торгую своими детьми. Я бедная женщина, но своими детьми не торгую.
И в течение многих лет изо дня в день с ее порога неслись злобные выкрики по адресу соседей, которые были слышны у них в доме.
Тетушка Тюваш в конце концов вообразила, что она стоит выше всех в своей округе, потому что она не продала Шарло. Когда о ней шла речь, люди говорили:
— Конечно, это было заманчиво, ничего не скажешь, но она поступила как добрая мать.
Ее ставили в пример. И Шарло, которому шел уже восемнадцатый год, привыкший к этой мысли, постоянно повторяемой ему на все лады, считал себя выше своих товарищей, потому что его не продали.
Валлены благодаря своей пенсии жили ни в чем не нуждаясь. Отсюда и проистекала неукротимая злоба Тювашей, оставшихся бедняками.
Их старший сын был взят в солдаты, второй умер, и Шарло с отцом выбивались из сил, чтобы прокормить мать и двух младших сестренок.
Ему шел двадцать первый год, когда однажды утром щегольская коляска остановилась перед обеими хижинами. Молодой человек с золотой цепочкой на жилете вышел из коляски и подал руку пожилой седовласой даме.
— Это здесь, дитя мое, во втором
И он вошел в лачугу Валленов, как к себе домой.
Старуха мать стирала свои передники; одряхлевший отец Дремал у очага. Оба подняли головы.
— Здравствуй, папа, здравствуй, мама, — произнес молодой человек.
Они вскочили в полной растерянности. Крестьянка от волнения уронила мыло в воду и пробомотала:
— Это ты, сынок, это ты!
Он обнял ее и поцеловал, повторяя: «Здравствуй, мама». А старик, весь дрожа, спросил своим обычным, спокойным топом:
— Вот ты и вернулся, Жан? — как будто он расстался с ним месяц тому назад.
И когда они освоились друг с другом, родители захотели тут же пройтись с сыном, чтобы его всем показать. Его повели к мэру, к помощнику мэра, к кюре и к учителю.
Шарло, стоя на пороге своей хижины, наблюдал за ними.
Вечером, за ужином, он сказал старикам:
— Ну и дурака же вы свалял», что позволили им взять мальчишку от Валленов.
Мать упрямо ответила:
— Я не хотела продавать своего ребенка.
Отец молчал.
— Да что и говорить, счастье мое загубили, — сказал сын.
— Ты что ж, попрекать нас вздумал за то, что мы тебя не отдали? — гневно произнес Тюваш — отец.
— Да, буду попрекать, — грубо ответил сын, — олухи вы этакие! Такие родители, как вы, сущее горе для детей. Вы стоите того, чтобы я вас бросил.
Старуха горько плакала, склонившись над тарелкой. Она тяжело вздыхала, глотая суп, половину которого расплескивала по столу:
— Вот и жертвуйте всем для детей!
— Лучше бы я совсем не родился, — бессердечно продолжал парень, — чем быть таким, как теперь. Когда я давеча увидел Валлена, у меня вся кровь закипела, и я подумал: вот каким я был бы теперь.
Он встал.
— Нет, лучше мне здесь не оставаться, я вас с утра до вечера буду попрекать, так что вам тошно станет. Этого я вам никогда не прощу.
Старики молчали, подавленные, и тихо плакали.
— Нет, я этого не выдержу, — сказал сын. — Уйду куда- нибудь, пробью себе дорогу.
Он открыл дверь. До него донесся гул голосов. Валлены праздновали возвращение сына.
Тогда Шарло топнул ногой и, обернувшись к родителям, крикнул:
— Мужичье!
И исчез в ночи.