В дни Каракаллы
Шрифт:
Тот день мы провели вместе с Вергилианом от третьих петухов до полудня. Ведь наутро, в первом часу, мне уже надлежало отправляться в далекий путь. В этот час уплывала в Селевкию ладья Ганниса с ценной и редкой статуей, которую Юлия Меса посылала в Рим в подарок сенатору Кальпурнию, хотя он мало смыслил в произведениях искусства, и я воспользовался этим случаем, чтобы поскорее попасть в Селевкию, служившую портом для Антиохии. Оттуда корабль должен был зайти за какими-то товарами в Лаодикею Приморскую и потом уже направиться в Херсонес Таврический, расположенный совсем близко от наших пределов.
Подкрепляя себя пищей перед дорогой,
Говорил больше Вергилиан, а я слушал, огорченный предстоящей разлукой. Поэт весьма изменился за последние месяцы, глаза его оттенили черные круги, и я не знал, терзают ли его воспоминания о Делии или в этой печали выражается разочарование в жизненном пути.
Небрежно сидя в мраморном кресле и бессильно уронив до самого пола правую руку, поэт раскрывал мне свои затаенные мысли:
– Я много размышлял в эти дни… Ты знаешь… Больше всего меня занимали судьбы человеческой души. Я слушал Аммония Саккаса, надеясь найти у него ответ на мучащие меня вопросы. Изучал диалоги Платона. Был посвящен в мистерии Цереры. Хотя это великая тайна и ее нельзя открывать даже близким… Но теперь я вижу, что все эти знания тают при первом же сомнении, как дым. Ты счастливее меня. Твой ритор научил тебя трезво смотреть на жизнь. Ты постиг учение Демокрита…
Я вспомнил, как Аполлодор, иногда сорвав с себя личину напыщенного философа, попросту беседовал со мной об учении этого замечательного мыслителя. Его бюст я не раз видел в таблинуме у Юлии Маммеи. Благородная голова на сильной шее. Гордые глаза и плотно сжатые губы. Отмеченный мудростью лоб. Короткая борода…
Вергилиан дружески похлопал меня по щеке.
– Приходится удивляться, что, невзирая на свою молодость, ты уже успел прочитать такие трудные книги.
Не желая извращать истинное положение вещей, мне оставалось только ответить, что это не моя заслуга:
– Я не читал книг Демокрита, а слышал о его учении из уст Аполлодора. Как бы мне хотелось, чтобы ты узнал его!
– Да, ты мне говорил о своем учителе.
– Но жив ли он?
– Будем надеяться, что жив и ждет тебя на берегах Понта. Передай ему привет от поэта Вергилиана. Это достойный уважения человек, судя по твоим словам. – Поэт вздохнул. – Ты скоро покинешь нас. Что ты увезешь в свои Томы из нашей жизни? Я легко могу представить себе твои чувства. Будешь там рассказывать сарматам…
– Какие у нас сарматы! – перебил я друга.
– Или своим почтенным согражданам…
– Что я буду рассказывать?
– Что римляне – лицемеры, целыми днями говорят о добродетели, а погрязли в пороках. Да, мы уже не вызываем большого уважения у чужеземцев… Странно даже, что среди этой мерзости еще мерцает свет Эллады…
Он ударил несколько раз в ладоши. Явился Теофраст и уставился преданными глазами на Вергилиана.
– Вот я, господин!
– Принеси свитки!
Мы молча сидели некоторое время, и каждый думал о своем. Я – о предстоящей встрече с родными, Вергилиан – может быть, о судьбах Рима. Очевидно, Теофраст знал, о каких свитках шла речь, и тотчас принес книги. Они оказались списком поэмы Лукреция «О природе вещей». Вергилиан протянул их мне с улыбкой.
– Прими это как один из моих скромных подарков…
Справедливость требует заметить, что подарки поэта вовсе не были скромными: кожаный мешочек, полный серебряных денариев, золотой перстень, который
Вергилиан заметил мою радость и грустно улыбался, а я не мог утерпеть и развернул первый свиток. Поэма была прекрасно переписана, и не чернилами, а пурпуром, сочетание его с желтоватым папирусом ласкало зрение. Я прочел вслух первые строки:
Римлян родительница, ты богов и людей умиленье,матерь Венера, любовь! Ты под небом прекрасныхсозвездийшумом наполнила нам корабельное синее море,землю обильем даришь… О богиня, все сущие тварив чреве зачаты тобой и любуются солнечным светом.Бури рассеяла ты, и холодные зимние ветрывдруг убегают с небес при легчайшем твоемприближенье,сыплет цветы нам весна, как дитя, улыбаютсяволны…Я видел, что Вергилиан слушал с удовольствием.
– Мне хочется, чтобы ты увез эти книги с собой. Пусть они сохранятся в твоем городе для будущих поколений. Римляне все реже и реже читают их. А ты будешь изумлен на каждой строке любознательностью поэта. Его все занимает. Движение солнца и сущность материи. Звук, проходящий сквозь стены, и отражение в зеркале. Огонь из жерла Этны. Почему портик, построенный из равномерных колонн, кажется в конце более узким и по какому закону странный металл, который греки называют магнитом, притягивает железо. Читай эти стихи, ты многое почерпнешь в них, они озарят твой ум новым светом, и стены вселенной широко раздвинутся перед тобою…
Я обещал, что буду хранить свитки как драгоценное сокровище.
– Ты изгонишь страх из своего сердца, рожденный у людей молнией и громом…
Еще в Томах Аполлодор учил меня, что материя вечна и состоит из атомов и что каждой вещи соответствует ее качество: розе – запах, камню – тяжесть. Без дождей не было бы жатв, без расставаний мы не переживали бы радостных встреч…
Я перебирал свитки, и глаза мои останавливались на некоторых строках.
Друг, все земные тела состоят из частиц бесконечных,как бы ты их ни делил, но останется все ж половина,и для деления их не существует предела…Потом мы поговорили о некоторых других вещах, в частности, о сладости морских путешествий.
– Ты непременно должен побывать у нас в Томах, – убеждал я друга, и мне уже представлялось, как мы с Аполлодором поведем его по каменистой тропинке к священной могиле Овидия.
Лицо Вергилиана как бы потеплело.
– Я непременно побываю в Томах!
Но мне показалось, что он говорил со мной неискренне, как с ребенком, которого не хотят огорчать.
Снова я услышал жалобы поэта:
– Ты пришел к нам из отдаленной провинции и жил с нами. Скажи, есть ли у тебя ощущение, что все в Риме приходит к концу?