В дни Каракаллы
Шрифт:
На одном из перекрестков я оставил своих спутников, и Делия грустно улыбнулась мне.
Вскоре я снова увидел Делию и по тому, как держал себя с нею Вергилиан, понял, что танцовщица уже стала его возлюбленной. Теперь мы с ним встречались значительно реже, но однажды провели вместе весь день в цирке.
Мой друг давно охладел к цирковым зрелищам и равнодушно внимал спорам о достоинствах того или иного возницы. Но он решил, что мне, молодому человеку, интересно будет посмотреть, как Акретон проявляет свое искусство на ипподроме, и вот мы отправились вдвоем на ристания.
Пробираясь к входным воротам, я слышал, как какой-то человек горестно вздыхал:
– Какая
– А какая лошадь у него на этот раз левой пристяжной? – спрашивал собеседник.
– Гирпина, любезный! Божественная Гирпина!
Мне уже объяснили, что от левой пристяжной, которая в первую очередь огибает при повороте так называемую мету – край делившего цирк на две половины возвышения со статуями, обелисками и всякими мемориальными украшениями в честь возниц, – зависит исход бегов.
Болезненного вида человек, тот самый, что не попал в цирк, продолжал жаловаться на судьбу:
– У меня всегда так. Ни в чем нет удачи. Открыл рыбную лавчонку – разорился. Занялся продажей идолов – тоже потерпел убытки. Вот и теперь. Не опоздай я поздравить патрона с днем рождения, и была бы у меня тессера.
Тессерой называется в Риме оловянный кружок, дающий право на вход в цирк или на получение продовольствия во время бесплатных раздач хлеба населению.
Но цирк шумел, как огромный каменный улей, весь в розоватом свете чудовищного по величине, напоминающего о закатном небе пурпурового навеса. Он спасал сидевших на мраморных скамьях зрителей от немилосердного весеннего солнца. Мне показалось, что даже монументальные камни дрожат и сотрясаются от рукоплесканий и криков, когда двухсоттысячная толпа стала приветствовать торжественное прохождение колесниц на арене перед началом состязаний.
Внизу, где был расположен так называемый подий – места для почетных зрителей, сидели сенаторы и какие-то чужестранцы в усыпанных драгоценными камнями, ярких одеждах. Стало уже известно, что в цирке присутствует и Соэмида, сирийская красавица, удостоившая Рим своим посещением. Все, в особенности женщины, завистливые к чужой красоте, с любопытством искали в толпе прославленную блудницу.
Мы с Вергилианом не без труда протолкались на свои места, расположенные сразу же над подием. Отсюда было прекрасно видно все, что происходит на арене. Только что началось шествие колесниц. Возницы в голубых и зеленых коротких туниках, стоя в легких, но прочных двухколесных тележках, одной рукой натягивали ременные вожжи, а другой посылали толпам воздушные поцелуи. В эти минуты они чувствовали себя в центре внимания всего мира. С верхних ярусов женщины бросали им цветы, покорно падавшие к ногам лошадей, на песок арены. На самом верху, где уже было близко небо, суетились корабельщики императорского флота, на обязанности которых лежало натягивать пурпуровый навес, дававший спасительную тень и прохладу.
Цирк потрясали крики:
– Акретон! Гирпина!
Оглядывая с надменной улыбкой это множество обезумевших людей, Акретон, краса цирковых состязаний, небрежно махал голубым платком над головой. Он был пресыщен победами, любовью красивых женщин, славой, богатством. Четверка вороных испанских коней с белыми отметинами на лбу и розовыми ноздрями промчалась по арене, повинуясь едва заметному движению его пальцев, державших вожжи…
Я нашел среди сенаторских бород нежное лицо Соэмиды. Она смотрела с таинственной улыбкой на возницу, и никто не знал, какие мысли возникают за ее высоким лбом, отягощенным прической из сложенных в виде короны черных кос, украшенных жемчугами.
Я рукоплескал вместе со всеми, но, как это ни странно, цирковое шествие оставляло меня в глубине души холодным. Может быть, потому, что судьба назначила мне жить в мире книг, где царит вечная тишина.
Вдруг
– Смотри – там сидит сенатор Дион Кассий, привезший сообщение о победах императора. А рядом с ним… Знаешь, кто рядом с ним?
– Кто?
– Отгадай!
– Откуда мне знать! Я ничего не вижу за головами людей!
– Трибун Корнелин. Твой обидчик…
Я приподнялся, чтобы лучше видеть. Действительно, трибун с Дионом Кассием находились на почетных местах. Значит, Корнелин не прозевал случая, чтобы обратить на себя благосклонное внимание августа. Он смотрел на арену с огромным интересом. Возможно, что особенно располагал его к этому оказываемый почет.
Немного выше восседал наш карнунтский знакомый Виктор. У меня почему-то сжалось сердце, когда я увидел, что рядом с ним находится девушка в синем покрывале. Грациана тоже была в цирке! По другую сторону от нее сидел не кто иной, как наш друг Наталис и что-то нашептывал на ухо. Грациана улыбалась. Напрасно Вергилиан делал ей знаки, она не видела нас.
Верхние ярусы скамей были в тумане человеческих испарений. Там, под самым навесом, располагалась городская беднота – башмачники и продавцы бобов, позолотчики и корабельщики, каменщики и могильщики. Много было среди них людей, которые вообще не занимались никаким ремеслом, а жили подачками или случайной работой, ели на обед вареный горох, а спали на охапке соломы, и эту неприглядную жизнь им скрашивали только цирк и игра в кости. Они уже с утра заполнили верхние скамьи, приходили сюда с подушками, набитыми травой, так как были цирковыми завсегдатаями и знали по опыту, что трудно высидеть с утра до захода солнца на каменной скамье. Здесь пахло потом и чесноком, люди говорили на грубом языке Субурры, но никто лучше этих любителей зрелищ не мог разобрать достоинства Гирпины, хотя порой у них не было даже сестерция, чтобы поставить на совершенно верную квадригу.
Я смотрел широко раскрытыми глазами на все, что меня окружало, – на квадриги и на зрителей, на приготовления к ристаниям и на ссоры соседей, мешавших друг другу видеть со всем удобством арену. Но мне показалось, что толстый римлянин обернулся и что-то сказал Корнелину, и тот стал искать глазами Виктора на скамьях, вытягивая голову. Итак, фортуна благоприятствовала трибуну на полях сражений, и парфянская стрела, которой мы грозили Грациане, не поразила его! Соседями Корнелина были почтенные люди. Они обращались к трибуну с какими-то вопросами, и прославленный воин отвечал им с достоинством.
Все занимало меня. Вергилиан явно скучал, и даже появление Грацианы его не взволновало. Что ему еще было нужно? Или сердцем поэта окончательно завладела прелестная Делия? Но я уже сам познал власть женского тела и мысленно сравнил девушку из Карнунта и танцовщицу. Грациана была почти ребенок, еще, может быть, не проснулась от детских снов, Делия же пылала всем своим существом… Однако я знал, что если бы вместо колесниц на арене состязались гладиаторы и если бы победитель, попирая ногою поверженного противника, ждал с мечом в руках, как народ решит судьбу побежденного, то Грациана опустила бы вниз большой палец, требуя этим римским жестом, чтобы несчастного добили. А Делия, может быть, не поступила бы так… Как понимал свою любовь к танцовщице Вергилиан? У меня самого не было большого опыта в этой области. Любовь представлялась мне каким-то смутным чувством, которое заставляет сильнее биться человеческое сердце, пробуждает в нем желания. Вероятно, проще всего это чувство воспринимают такие, как Корнелин. Я имел случай наблюдать за его жизнью во время службы в легионе и понял, что он рассудительный человек, знающий, чего хочет, и почти всегда достигающий своей цели. Но время от времени я смотрел туда, где сидела Грациана, и ее белокурые волосы напомнили мне о Маммее.