В добрый час
Шрифт:
Отец вынул изо рта трубку и пустил целое облако дыма.
— То, что Марта любит тебя, — сказал он.
— Марта!.. Меня?
— Так ты в самом деле ничего не знал? — воскликнул удивленный шихтмейстер. — И это должен был тебе сказать старик отец! Все потому, что ты постоянно занят такими вещами, от которых голова идет кругом. Ей-богу, Ульрих, пора бы тебе бросить всякие глупости и взять в жены хорошую девушку, которая заставила бы тебя выкинуть все это из головы.
Ульрих снова посмотрел в парк, и глаза его приняли прежнее угрюмое и упрямое
— Да, ты прав, отец! — сказал он медленно. — Пора бы!
Старик чуть не уронил трубку от удивления.
— Это первое разумное слово, которое я слышу от тебя, парень! Образумился наконец? Пора, что и говорить! Ты уже давно в состоянии содержать жену, а красивее, порядочнее и добрее Марты тебе не найти. Какое счастье, если бы вы повенчались. Я ведь тебя не принуждаю к этому. Подумай сам хорошенько!
Молодой человек вскочил с лавки и начал быстро ходить взад и вперед.
— Возможно, так будет лучше всего… Надо же положить этому конец! Надо! Сегодня я опять убедился в этом… и чем скорее, тем лучше!
— Что с тобой? Чему надо положить конец?
— Ничего, отец, ничего! Ты прав, когда я женюсь, то буду знать, о ком мне думать. Итак, ты считаешь, что Марта меня любит?
— Поди и спроси у нее сам, — воскликнул, смеясь, шихтмейстер. — Неужели ты думаешь, что она до сих пор жила бы у меня в доме, если бы любила кого-нибудь другого? В женихах недостатка нет! Я многих знаю, которые с радостью женились бы на ней. Лоренц уже больше года ухаживает, да все напрасно! А ты, если захочешь, сегодня же можешь получить ее согласие. Поверь моему слову!
Ульрих с напряженным вниманием слушал отца, и, несмотря на то, что сказанное отцом льстило его самолюбию, на лице его не выражалось ни счастья, ни радости. Напротив, казалось, что он боролся с чем-то, мешавшим ему решиться на этот шаг, и, когда он снова обратился к отцу, голос его звучал глухо, точно судороги сжимали ему горло.
— Ну, вели ты уверен, что я не получу отказа, то… то я поговорю с Мартой.
— Сейчас? — спросил пораженный шихтмейстер. — Но, Ульрих, разве так сватаются, очертя голову? Ведь четверть часа назад у тебя и на уме этого не было. Подумай прежде хорошенько!
Ульрих сделал нетерпеливое движение.
— К чему откладывать? Лучше теперь же решить. Пропусти-ка меня, отец!
Отец покачал головой, но не стал серьезно отговаривать его, боясь, чтобы сын не передумал. От радости он даже не подумал о том, что так страстно желаемый им союз заключался несколько странно; он решил спокойно ждать на дворе, пока молодые люди сами решат свою судьбу. Зная хорошо сына, Гартман-старший понимал, что его несвоевременное вмешательство может испортить все дело.
Молодой человек тем временем, как бы боясь дать себе минуту на размышление, быстро прошел переднюю и отворил дверь в комнату.
Марта сидела у стола, против обыкновения праздно сложив руки; она не подняла головы, когда он вошел, и, по-видимому, не обратила внимания на то, что он остановился совсем рядом.
— Ты сердишься на меня, Марта, что я был опять груб с тобой? Я очень жалею… Что ты на меня так смотришь?
— Потому что ты, кажется, первый раз в жизни жалеешь об этом. Прежде ты не считался с тем, как я воспринимаю твои выходки, а потому и сегодня оставь меня в покое.
Она сказала это холодно и жестко, но это не смутило Ульриха. Слова отца, должно быть, сильно подействовали на него, и он ответил ей непривычно мягко:
— Я знаю, что гораздо хуже других, но измениться не могу, и потому прими меня таким, каков я есть, возможно, тебе удастся меня исправить.
При первых словах Ульриха девушка с удивлением взглянула на него и, вероятно, прочитав на его лице что-то особенное, сделала порывистое движение встать, но Ульрих удержал ее.
— Останься, Марта, мне надо с тобой поговорить! Я хотел тебя спросить… ну, я совсем не умею складно говорить, да это и лишнее. Ты моя двоюродная сестра, мы много лет живем под одной крышей… Ты отлично знаешь, что я за человек… знаешь также, что я всегда любил тебя, несмотря на то, что мы часто спорили… Хочешь стать моей женой, Марта?
Предложение было сделано неожиданно и резко, одним порывом, но уж такова была манера жениха. Он глубоко вздохнул, как будто гора свалилась с плеч, когда он произнес эти слова.
Марта сидела все так же неподвижно; ее обычно цветущее лицо страшно побледнело, но она не колебалась ни минуты и чуть слышно, но твердо сказала: «Нет!»
Ульрих решил, что ослышался.
— Нет? — переспросил он.
— Нет, Ульрих, не хочу! — повторила девушка тем же глухим, но твердым голосом.
Молодой человек обиженно выпрямился.
— В таком случае мне лучше было бы не говорить об этом. Отец, видно, ошибся… и я тоже… Не сердись, Марта!
Оскорбленный в своей непомерной гордости таким быстрым отказом, Ульрих хотел выйти из комнаты, но, взглянув на Марту, остался. Она встала со своего места и ухватилась обеими руками за спинку стула, будто желая удержаться на ногах. Девушка не проронила ни слова, но губы ее дрожали и бледное лицо выражало такое безысходное горе и страдание, что Ульрих невольно подумал, что отец был прав.
— Я думал, что ты меня любишь, Марта! — сказал он с легким упреком.
Она быстро отвернулась от него и закрыла лицо руками, он услышал глухие, еле сдерживаемые рыдания.
— Конечно, я должен бы знать, что слишком жесток и груб для тебя. Ты боишься, думая, что после свадьбы я стану, пожалуй, еще хуже. Лоренц больше годится тебе в мужья, он всегда будет исполнять твою волю.
Девушка покачала головой и медленно повернулась к нему лицом.
— Я не боюсь тебя, хотя ты часто бываешь груб и суров. Я знаю, что ты не можешь измениться и все-таки вышла бы за тебя, и даже охотно. Но за такого, каков ты теперь, Ульрих, каким ты стал с того дня, как сюда приехала молодая госпожа, я не пойду.