В долине Лотосов
Шрифт:
– Вот что, Помешанный Цинь, мать твою… Я вас не считаю скотами, так что нечего пакости говорить. В Китае для всех одна политика… На этот раз я вам пособлю, передам твое письмо сначала на рассмотрение ревкома объединенной бригады, а потом на резолюцию в коммуну. Но заранее предупреждаю: из центра только что спустили бумагу и требуют начать движение за очистку классовых рядов, так что трудно сказать, разрешат ли вам!
Цинь Шутянь не на шутку испугался:
– Гражданин секретарь, наше дело целиком зависит от того, как вы представите его коммуне. Замолвите за нас словечко!
Ван Цюшэ оперся на клюку и округлил глаза:
– Было? Что было?
– Ну, то самое… – опустил голову Цинь Шутянь.
Он решил признаться вовремя, потому что позже это все равно всплывет. Ван Цюшэ в сердцах сплюнул на землю:
– Вот подонки! Наверно, до смерти врать будете? Недаром говорят: легче реки и горы изменить, чем человека… Классовые враги, а туда же, за чужим добром лезут… Убирайся отсюда! Завтра я пришлю тебе белые позорные надписи, лично повесишь их на доме Ху Юйинь!
Когда стоишь под низкой стрехой, невольно опускаешь голову. В жизни все так перевернулось, что судьбой их любви распоряжались люди, далеко не превосходящие их моралью. На следующий день народный ополченец действительно принес из объединенной бригады обещанные надписи, но Циню они почему-то понравились, и он радостно поспешил с ними к Ху Юйинь. Она в это время разжигала печку и, едва взглянув на надписи, разрыдалась.
Дело в том, что надписи на белой бумаге были придуманы в начале культурной революции, как наказание людям, уличенным в прелюбодеянии, и как прогрессивная мера, помогающая революционным массам разобраться в грязных похождениях этих людей.
– Юйинь, не плачь, погляди лучше как следует на эти надписи, они нам выгодны, а не вредны! – воскликнул Цинь Шутянь, разворачивая белые бумажные полотнища. – Кадровые работники объединенной бригады не очень сильны в грамоте и невольно пришили наши отношения! Смотри, на этой надписи сказано: «Черная супружеская пара», на другой – «Кобель и сука», на третьей – «Дьявольское гнездо». Какая разница: черная мы пара, красная или белая; дьявольское гнездо у нас или человеческое, главное – что мы супружеская пара, что у нас есть свое гнездо и что все это публично признает объединенная бригада, не так ли?
Ху Юйинь перестала плакать. Да, ее новый муж – умный человек; во всяком случае, его словам нельзя отказать в логике… Только теперь, ободренный ее реакцией, Цинь Шутянь намазал полотнища рисовым отваром и аккуратно приклеил их на ворота.
Весть о том, что на бывшем постоялом дворе появились белые надписи, мигом облетела все село. Многие – и взрослые и дети – приходили посмотреть на них, посудачить:
– А здорово написано – и про черную пару, и про кобеля и суку!
– Конечно! Когда вдове едва за тридцать, а холостяку – едва за сорок, днем они вместе еду варят, а ночью – друг другу ноги греют!
– Свадьбу они будут устраивать?
– Даже если устроят, все равно ведь никто не посмеет прийти…
– Да, до чего докатились люди! Видать, в прошлом перерождении много грешили…
Эта новость была главной на селе целых полмесяца. Ее обсуждали и на работе, и дома, и за чаем, и за едой. Один
Рассуждения односельчан надоумили Цинь Шутяня и Ху Юйинь и в самом деле устроить свадьбу. Однажды вечером, когда все село уже готовилось ко сну, они выставили на стол две бутылки виноградного вина, десяток мясных и овощных закусок, а под свои чарки подложили листки красной бумаги, какая обычно применялась на свадьбах. Хотя руководство коммуны еще не реагировало на их «покаянное письмо», они надеялись, что оно не вызовет нездорового интереса, а если даже и вызовет, то этот интерес в определенном смысле только возвысит их. Все равно, как говорилось в песне, которую они пели, «из риса сырого сварилась уж каша» и односельчане уже все знают. Люди тянутся к себе подобным, делятся на группы. Кому помеха, если один черный бандит полюбил другого? Вот почему на лицах Ху Юйинь и Цинь Шутяня сияла счастливая улыбка, когда они, согласно старому обычаю, поднесли друг другу по чарке свадебного вина.
Внезапно раздался стук в дверь. Ху Юйинь вся задрожала, Цинь Шутянь обнял ее, как будто надеясь защитить. Стук повторился, но никто не кричал, и Цинь успокоился.
– Слышишь? – сказал он на ухо жене. – Стук необычный. Когда за нами приходят ополченцы, они не только стучат, но и орут, пинают в дверь ногами, бьют прикладами…
Ху Юйинь тоже успокоилась и кивнула, Да, ее муж – настоящий мужчина: у него насчет всего свое мнение, никакой паники.
– Так я открою дверь? – спросил Цинь Шутянь.
– Хорошо.
Цинь смело отодвинул засов и замер от удивления: перед ним стоял «солдат с севера» Гу Яньшань. В руке у него была картонная коробка, а на боку – тыква-горлянка с вином. Вот уж неожиданность! Цинь Шутянь поспешно пригласил гостя войти и снова задвинул засов. Ху Юйинь, бледная от волнения, дрожащим голосом предложила Гу Яньшаню сесть. Тот не стал церемониться и тут же сел, не разбирая, где почетные, а где непочетные места.
– Сегодня утром я видел, как вы, крадучись, покупали то рыбу, то мясо… Вот и подумал, что этой свадьбе без меня не бывать! Все село знает, что я пьяница, люблю выпить на дармовщину, но я верю, что вы не выдадите меня, не скажете, что я у вас сегодня был. Вы ведь, по-моему, не настоящие вредители… А свадьба у человека бывает раз в жизни, от силы два…
Услышав это, «черные супруги» разом упали на колени и, обливаясь слезами, поклонились Гу Яньшаню. Все-таки есть хорошие люди в этом взбаламученном мире, где идет борьба не на жизнь, а на смерть! Еще не умерли ни сочувствие, ни сострадание…
Гу Яньшань не смутился и сказал с доброй улыбкой:
– Я понимаю, что вы следуете старому обычаю, но все-таки встаньте! Вы хотите, чтоб я был вашим сватом? Пожалуйста! За эти годы я на многое насмотрелся, и чем пьянее был, тем трезвее становился. Ваши настоящие сваты – это бамбуковые веники да каменные плиты мостовой. Но сегодня вечером я готов послужить за них, чтоб сравнять счет!