В доме веселья
Шрифт:
Сначала она не осознала важность происходящего. Она поняла только, что перед ней лежит письмо, написанное Бертой Дорсет и адресованное, вероятно, Лоуренсу Селдену. Там не было даты, но, поскольку чернила еще не поблекли, можно было предположить, что оно написано недавно. Сверток в руке миссис Хаффен, без сомнения, содержал еще письма того же рода — дюжину или около того, рассудила Лили, оценив его толщину. Письмо, лежавшее перед ней, было коротким, но и несколько слов, ворвавшихся в ее мозг, прежде чем она отказалась их читать, рассказали долгую историю — историю, читая которую последние четыре года друзья той, что ее писала, улыбались и пожимали плечами, полагая это всего лишь одним из бесчисленных сюжетов комедии положений в высшем свете. Теперь
Она отпрянула, стараясь держаться как можно дальше от визитерши.
— Мне ничего не известно про эти письма, — сказала она, — и я не понимаю, зачем вы их сюда принесли.
Миссис Хаффен изучала ее пристально.
— Я скажу зачем, мисс. Только так можно добыть денег, а если мы не заплатим за квартиру до завтрашнего вечера, нас выгонят. Я никогда ничего подобного не делала, но если вы поговорите с мистером Селденом или с мистером Роуздейлом, чтобы Хаффен снова получил место в «Бенедикте»… Я видела, что вы говорили с мистером Роуздейлом на лестнице, когда вышли из комнаты мистера Селдена.
Кровь бросилась в голову Лили. Она поняла: миссис Хаффен думает, что это ее письма. В первом порыве гнева она была готова позвонить и приказать вышвырнуть эту женщину, но что-то остановило ее. Упоминание имени Селдена изменило направление ее мыслей. Письма Берты Дорсет ничего для нее не значили — пусть плывут туда, куда их несет случай! Но судьба Лили Барт неразрывно связана с Селденом. Мужчины и в худшем случае не очень страдают от подобных разоблачений, но сейчас вспышка озарения прояснила Лили смысл этих писем, то, что они были мольбой — неоднократной и поэтому, вероятно, безответной — возобновить связь, ослабшую со временем. Тем не менее то, что переписка по велению судьбы могла попасть в чужие руки, обвинило бы Селдена в пренебрежении законами общества (даже если законы эти снисходительны к подобным грехам), и риск был велик, учитывая чрезвычайную вспыльчивость ревнивого Дорсета.
Лили взвешивала эти мысли бессознательно, ее заботило только ощущение, что Селден желал бы вернуть эти письма, и, следовательно, она должна завладеть ими. Дальше этого ее мысли не шли. Лили на мгновение подумала о том, что письма можно было бы вернуть Берте Дорсет, о выгоде от такого поступка, но мысль эта высветила такие бездны, что она отшатнулась от нее, устыдившись.
А миссис Хаффен, немедленно заметив ее колебания, уже развернула пакет и выложила его содержимое на стол. Все письма были скреплены тонкими полосками бумаги. Некоторые собраны из клочков, другие просто из двух половинок. И хотя их было не очень много, они покрыли весь стол. Взгляд Лили скользил по словам, потом она тихо спросила:
— Сколько вы хотите за них?
Лицо миссис Хаффен покраснело от удовольствия. Очевидно же, что молодая леди испугалась до смерти. Предвидя легкую победу, она заломила непомерную сумму.
Но мисс Барт оказалась не столь легкой добычей, как можно было судить по опрометчивому началу переговоров. Лили отказалась
Миссис Хаффен немедленно отвердела. Ее рука протянулась к разбросанным письмам и принялась медленно собирать их, будто намереваясь вернуть в обертку.
— Я полагаю, что вам они дороже, чем мне, мисс, но бедняк должен выживать, как и богатый, — заявила она нравоучительно.
Лили дрожала от страха, но намек укрепил ее сопротивление.
— Вы ошибаетесь, — сказала она равнодушно. — Я предложила все, что готова отдать за письма, но есть и другие способы заполучить их.
Миссис Хаффен взглянула на нее с подозрением: она была опытна и знала, что дело, которым она занималась, опасно в той же степени, что и прибыльно, и ей представилось, как одно слово этой повелительной юной леди приводит в движение сложный механизм мести.
Она прижала уголок шали к глазам и пробормотала сквозь ткань, что ничего хорошего нет, когда обижают бедняков, но, со своей стороны, она никогда не была замешана в подобных делах, и что, как христианка, она разбирается в вопросах чести, и потому она и Хаффен подумали, что письма не должны попасть в чужие руки.
Лили стояла неподвижно, держа между собой и поломойкой максимальную дистанцию, возможную при разговоре вполголоса. Идея торговли письмами была невыносима для нее, но она знала, что если проявит слабость, миссис Хаффен немедленно заломит цену еще выше исходной.
Впоследствии Лили не могла вспомнить, как долго длилась дуэль и какой решающий выпад в конце концов, после провала во времени, отмеченного настенными часами в минутах, и в часах — ускоренным биением пульса, сделал ее владелицей писем; она помнила только, что дверь закрылась наконец и она осталась одна со свертком в руке.
Читать эти письма Лили не собиралась, и даже развернуть грязную газету миссис Хаффен было для нее унизительным. Но что ей делать с содержимым пакета? Владелец писем хотел их уничтожить, и ее долг — осуществить его намерение. Она не имела права их хранить — это принижало всякие благие намерения сокрыть их содержание. Но как уничтожить письма, чтобы они снова не попали в чужие руки? Решетки ледяной гостиной миссис Пенистон сверкали неприступным блеском: огонь в камине, как и люстра, зажигался, только когда собиралось общество.
Мисс Барт направилась к лестнице, чтобы отнести письма в спальню, когда раздался скрип двери и в гостиную вошла ее тетя. Миссис Пенистон была маленькая полная женщина, с бесцветной кожей, покрытой мелкими морщинами. Ее седые волосы были тщательно уложены, а одежда выглядела чрезмерно новой, но все же немного старомодной. Всегда в черном, в обтяжку, одетая с дорогой помпезностью и блеском, она была из тех женщин, которые надевают гагат, выходя к завтраку. Сколько Лили помнила, тетка всегда была затянута в блестящее черное, в маленьких ботинках по ноге, будто она уже все упаковала и готова в дорогу, но так и не сдвинулась с места.
Миссис Пенистон оглядела гостиную кратким испытующим взглядом.
— Я увидела полоску света под одной из штор, когда подъехала, просто поразительно, что я не могу научить эту женщину опускать их равномерно.
Устранив асимметрию, она присела на краешек одного из лоснящихся пурпурных кресел. Обычно миссис Пенистон только присаживалась на кресло, никогда не усаживаясь в него.
Потом взглянула на мисс Барт:
— Дорогая, ты выглядишь уставшей, полагаю, это возбуждение после свадебного торжества. Корнелия Ван Олстин тоже перевозбудилась. С нами была Молли, и Герти Фариш забежала на минутку рассказать нам о свадьбе. Я думаю, они все делали неправильно, нельзя же подавать дыню перед консоме: свадебный завтрак всегда следует начинать с консоме. Молли не понравились платья для подружек невесты. Она узнала от Джулии Мельсон, что у Селесты цена им триста долларов за штуку, но сказала, что они того не стоят. И хорошо, что ты не пошла в подружки, оранжево-розовое тебе не к лицу.