В доме веселья
Шрифт:
— Всю правду? — рассмеялась мисс Барт. — А что такое правда? Когда дело касается женщины, правда — это то, во что легче всего поверить. И теперь куда легче поверить в историю Берты Дорсет, чем в мою, потому что у нее большой дом и ложа в опере и быть с ней в хороших отношениях очень удобно.
Мисс Фариш все еще не сводила с подруги встревоженных глаз.
— А какова твоя история, Лили? Я не уверена, что хоть кому-нибудь о ней известно.
— Моя история? Я и сама не уверена, что знаю ее. Видишь ли, я никогда не задумывалась о том, чтобы заранее сочинить свою версию, как это сделала Берта, да если бы она у меня и была, я бы, наверное, не стала утруждаться, чтобы воспользоваться ею теперь.
Но Герти продолжала со спокойной убедительностью:
— Мне не нужна версия, придуманная заранее, я прошу тебя рассказать именно то, что случилось, с самого начала.
— С самого начала? — мягко передразнила ее мисс Барт. — Милая Герти, до чего же у добрых людей неразвитое воображение! Ведь все началось с моей колыбели, я полагаю, с того, как я росла, с того, что меня научили ценить. Нет-нет, я никого не виню в своих промахах,
В душном гостиничном номере, в котором она нашла себе пристанище по возвращении в Америку, Лили Барт в тот вечер снова обдумала сложившуюся ситуацию. Это была последняя неделя июня, и никого из ее друзей в городе не было. Немногочисленные родственники, которые остались или возвратились, чтобы присутствовать на чтении завещания миссис Пенистон, уже после обеда снова упорхнули в Ньюпорт или на Лонг-Айленд, и никто из них не предложил Лили своего гостеприимства. Впервые в жизни она оказалась в полном одиночестве, не считая Герти Фариш. Даже в момент разрыва с Дорсетами она не ощущала себя так одиноко, поскольку герцогиня Белтширская, услыхав о катастрофе от лорда Хьюберта, немедленно предложила девушке свое покровительство, и под ее надежным крылом Лили имела почти триумфальный успех в Лондоне. Там она испытала сильнейшее искушение подольше задержаться в обществе, которое так и просилось, чтобы она его развлекала и очаровывала, и не уставало удивляться ее изумительным талантам в этой области. Однако Селден перед расставанием настоял на ее немедленном возвращении к тетке, и за то же ратовал приехавший в Лондон лорд Хьюберт. Лили не нужно было лишний раз убеждать в том, что покровительство герцогини — не самый лучший способ реабилитации в свете, к тому же, побаиваясь, что ее благородная защитница может в любую секунду сменить протеже, она неохотно приняла решение вернуться в Америку. Но, не пробыв на родном берегу и десяти минут, она осознала, что медлила слишком долго и ничего нельзя исправить. Дорсеты, Степни, Браи — все действующие лица и зрители драмы опередили ее со своими версиями происшествия. Да если и был хоть малейший шанс изложить свою, некое смутное презрение и нежелание удержали ее от этого. Она знала, что не могла рассчитывать на шанс объясниться или выдвинуть встречные обвинения, дабы вернуть прежние позиции. А если бы и могла, все равно отступила бы из-за того же чувства, которое удерживало ее от оправданий перед Герти Фариш, — это была какая-то смесь гордости и унижения. Несмотря на то, что Лили знала: Берта Дорсет безжалостно принесла ее в жертву, готовая на все, чтобы вернуть мужа, и несмотря на то, что ее собственное отношение к Дорсету было только дружеским, все же она прекрасно понимала, что, как жестоко заметила Керри Фишер, ее ролью в этой афере было отвлекать внимание Дорсета от его жены. Для того-то Лили и пригласили: такова была цена, которую она согласилась заплатить за три месяца роскошной, свободной и беззаботной жизни. Ее привычка решительно смотреть фактам в лицо в редкие моменты самоанализа не позволяла ей теперь придать случившемуся хоть каплю фальшивого лоска. Лили страдала из-за той самой преданности, с которой исполняла роль, предписанную ей по молчаливому соглашению, но эта роль была в лучшем случае некрасивой, и теперь она это видела во всех уродливых проявлениях собственного провала.
И в том же бескомпромиссном свете она видела вереницу последствий, которые повлек за собой этот провал, они становились все яснее с каждым днем ее изнурительной задержки в городе. Она оставалась отчасти потому, что ей было спокойнее от присутствия рядом Герти Фариш, отчасти потому, что не совсем знала, куда податься. Лили хорошо понимала задачу, которая стояла перед ней. Необходимо мало-помалу восстановить утраченные позиции, и первым шагом в этом деле было выяснить, сколько друзей у нее осталось. Прежде всего Лили питала надежды на миссис Тренор, которая была просто кладезем поверхностной благосклонности ко всем, кто мог ее развлечь или был ей полезен, а в шумной суматохе ее жизни голосок клеветы был слишком тих, чтобы его услышали. Но Джуди, хотя и была, наверное, информирована о приезде мисс Барт, ничем не проявила свою осведомленность и не прислала даже формальной записки с выражением соболезнований, как полагалось бы подруге. Любой встречный шаг со стороны Лили грозил опасными последствиями; осталось надеяться, что ей выпадет счастливый случай увидеться с подругой, и Лили знала, что даже в это время года есть возможность пересечься с друзьями, бывая в привычных для них местах.
С этой целью она усердно показывалась в ресторанах, завсегдатаями которых они бывали, где в сопровождении встревоженной Герти роскошно завтракала, как она говорила, в расчете на будущие поступления.
— Герти, дорогая, ты же не хочешь, чтобы я позволила метрдотелю думать, будто мне не на что теперь жить, кроме наследства тети Джулии? Представляешь, какое удовольствие мы доставим Грейс Степни, если она явится и увидит, что мы завтракаем холодной бараниной и запиваем чаем! Что закажем сегодня на десерт — «Кубок Жака» или персик «Мельба»?
Она внезапно уронила меню, и щеки ее порозовели, а Герти, заранее встревожившись, проследила за ее взглядом и увидела компанию во главе с миссис Тренор и Керри Фишер, выходящую из внутреннего зала. Встреча была неизбежна: леди и их спутники, среди которых Лили тотчас же приметила Тренора и Роуздейла, просто не могли пройти
Все произошло в считаные минуты — официант так и стоял с меню в руках, дожидаясь, какой леди выберут десерт, — но мисс Барт этих минут было довольно, чтобы постичь размеры своей неудачи. Весь мир движется туда, куда ведет его Джуди Тренор, а Лили ощутила себя потерпевшим крушение, который тщетно подает сигналы бедствия плывущим мимо судам.
Вмиг она припомнила жалобы миссис Тренор на ненасытную миссис Фишер и поняла, что эти жалобы демонстрировали необычайную осведомленность Джуди о делишках мужа. В ужасающе беспорядочной жизни Белломонта, где, казалось, ни у кого нет времени наблюдать за другими, а личные цели и персональные интересы совершенно теряются в кружении всеобщей непрерывной суеты, Лили воображала себя защищенной от постороннего неусыпного контроля, но если Джуди знала, что миссис Фишер берет взаймы у ее супруга, могла ли она не заметить, что и Лили делает то же самое? И если Джуди были безразличны привязанности мужа, то она весьма ревновала к его кошельку, и Лили понимала, что подруга оттолкнула ее именно по этой причине. Прямым следствием этих умозаключений стало еще более страстное желание Лили выплатить долг Тренору. После этого от наследства миссис Пенистон останется только тысяча долларов, и ей не на что будет жить, кроме собственного крошечного дохода, который был существенно меньше, чем даже жалкие гроши Герти Фариш, но эти соображения уступили настоятельным требованиям уязвленной гордости. Прежде всего Лили должна расквитаться с Тренором, отложив пока что мысли о будущем.
В своей абсолютной неосведомленности насчет правовых проволочек, Лили полагала, что наследство будет выплачено в течение нескольких дней после оглашения завещания, и после недолгого томительного ожидания отправила письмо, чтобы выяснить причину задержки. Прошло еще какое-то время, пока адвокат миссис Пенистон, бывший по совместительству одним из душеприказчиков, ответил, что относительно интерпретации завещания возникли некоторые вопросы, поэтому он и его коллеги не уполномочены начать выплаты, пока не истек двенадцатимесячный срок, отведенный для их урегулирования. Растерянная и возмущенная Лили решила попытать счастья в личной встрече, но вернулась из похода со стойким ощущением, что ни красота, ни женские чары не властны над юридическими процессами. Неужели еще целый год ей придется жить под бременем долга? Это казалось невыносимым, и, дойдя до края, она отчаялась обратиться к мисс Степни, которая задержалась в городе, погруженная в исполнение восхитительной обязанности разбора имущества, оставшегося после ее благодетельницы. Горько и унизительно искать милости у Грейс Степни, но альтернатива казалась еще горше и унизительнее, поэтому однажды утром Лили объявилась в доме миссис Пенистон, где Грейс обрела временное пристанище для лучшего осуществления своей благочестивой задачи.
До чего же нелепо вернуться просительницей в дом, который был в ее власти совсем недавно. Лили остро жаждала, чтобы эта пытка поскорее закончилась, и когда мисс Степни вошла в сумрачную гостиную, задрапированную траурным крепом высшего качества, ее посетительница немедленно перешла к делу: не могла бы та ссудить ей сумму в размере ожидаемого наследства?
В ответ на это Грейс всхлипнула и удивилась просьбе, посетовала на неумолимый закон и поразилась, как это Лили не осознает, что они находятся в совершенно одинаковом положении. Уж не думает ли она, что только ей одной задерживают выплаты по завещанию? А вот мисс Степни, не получив ни единого завещанного пенни, должна платить аренду — да-да! — чтобы иметь счастье жить в доме, который и так принадлежит ей. Она уверена, что не этого хотела бедная милая кузина Джулия, она так и сказала стряпчим, но на них никакие резоны не действуют, и ничего не поделаешь — придется подождать. Пусть Лили берет пример с нее и сохраняет терпение — им обеим стоит вспомнить, как бесконечно терпелива была кузина Джулия.
Лили передернула плечами, давая понять, что данный пример неуместен:
— Но вы получите все, Грейс, — вы с легкостью могли бы взять в долг в десять раз больше, чем та сумма, о которой прошу я.
— В долг? Я могла бы с легкостью взять в долг? — Грейс Степни выпрямилась перед ней, в траурном гневе. — Да представляете ли вы хоть на минуту, чтобы я брала деньги в долг в ожидании наследства, оставленного мне кузиной Джулией, прекрасно зная, какой несказанный ужас она испытывала перед подобными сделками? А известно ли вам, Лили, что именно тревоги о ваших долгах стали причиной ее болезни — помните, у нее был небольшой приступ перед вашим отплытием? О, я, разумеется, не знаю всех подробностей и знать не хочу, но ходили слухи о ваших похождениях, и это сделало ее несчастной, все, кто был с ней рядом, это заметили. Можете обижаться на меня, но я вам скажу: если я могу сделать хоть что-нибудь, чтобы вы поняли всю пагубу своего поведения и насколько глубоким было ее разочарование, то это самый честный способ донести до вас ее горе.