В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941-1945
Шрифт:
Мы заняли позицию в 300 шагах от Волги на окраине Сталинграда. Вырыли окопы, соединили их траншеей. Песок. Копалось легко.
Вечером, когда наступало затишье, слышно было, как немцы кричали: «Рус! Иван! Скоро буль-буль!» Мол, сбросим вас в реку.
Около двух месяцев держались мы на том берегу.
Атаки были редкими. Слишком сильно мы сблизились. Нельзя было на нашем участке работать ни авиации, ни артиллерии, ни танкам. Донимали только снайперы и легкие минометы.
Я так обжился в своем окопчике, что ребята, возвращавшиеся после легкого ранения из-за Волги, через неделю-другую, видя меня, кричали: «Ты еще здесь?» А я мазаный-перемазаный,
У меня было три котелка. А пришел на Волгу с одним. В окопчике отрыл нишу и там свои котелки ставил. Иногда пойдешь на кухню и двойную порцию каши получишь. Идешь по траншее, смотришь, котелок валяется. Снайпер кого-то подкараулил. Вот такая судьба у солдата. А мертвому котелок уже не нужен.
С каждым днем стрелков в наших окопах оставалось все меньше.
Немцы вели огонь из развалин домов. Их снайперам было легче. Иногда, чтобы помочь своим снайперам, немцы имитировали атаки. Выскочат из-за домов, вроде как наступают, а сами тут же прячутся за развалинами. Мы огонь открываем. А снайперам только это и нужно. Смотришь, то один ткнулся, то другой упал.
Но и к этому мы приспособились. Ночью на рогатинах укрепляли винтовки. Пристреливали трассирующими пулями. К спусковому крючку привязывали веревочку. И стреляли из окопов, не высовывая головы.
Из всего взвода нас осталось 13 человек. Ну, думаем, если сейчас немец пойдет, то уж точно сделает нам «буль-буль». Но вскоре нас сменила свежая часть – мурманские моряки.
К тому времени немцы совсем притихли. Из-за домов уже не выскакивали. Видать, и у них потерь было не меньше.
Наш 225-й полк пошел на отдых. Попрощался я со своим окопом с благодарностью – сколько раз он спасал мне жизнь! Котелки я забирать не стал. Один только забрал, свой.
За Волгой помылись в бане. Зачинили гимнастерки.
– За Волгой мы недолго побыли. Полк пополнили и перебросили на Донской фронт. Началось окружение немцев под Сталинградом.
Мы стояли в излучине Дона. Степь. Поля. Балки. Местность открытая.
Мне было приказано идти с саперами, делать в проволочном заграждении проходы. Полк готовился к атаке. Атака была назначена на утро. Знать, не судьба мне была погибнуть в этой атаке, как погибли многие мои товарищи…
Дело было ночью. Ползем. Впереди сапер, я за ним. Подползли к кольям. У сапера ножницы. Начали резать проволоку. Я рогатиной поддерживал проволоку, а сапер резал.
Немец обстреливает из пулемета нейтральную полосу. Нет-нет да и полыхнет очередью. Боится. Для острастки стреляет. И как-то так я увлекся работой, поднялся повыше, и – как ударит меня по шее! Показалось, что столб на меня упал. Я потрогал – кровь. Пуля вошла в шею и вышла с другой стороны. Обожгла, гадина. Пробила левую сонную артерию. Сознания я не потерял. Сапер кричит: «Держи проволоку!» А потом увидел, что я весь в крови, говорит: «Ползи назад. Покричи санитаров, а то кровью изойдешь». Пополз. Метров 150 прополз, сил хватило. Кричать не могу. Дополз до своих, вот как жить хотелось. Дополз. Гляжу, лежит цепь, приготовилась к атаке. Тут санитара покричали. Санитар стал бинтовать. Кровь не унимается. Потащили в тыл. А еще не рассвело, и можно было идти не таясь. Быстро потащили. Вытащили меня ребята.
Стоял уже декабрь.
Меня отправили в глубокий тыл, в Саратов. Тут меня уже спасали врачи.
Глава 14
Власовцы
Как
Бойцы РККА, захватывая в плен солдат этих формирований, особо не разбирались, гранату между ног – и с третьего этажа… Всех захваченных считали власовцами. В том числе и бывших полицейских. Ненависть к предателям была такой беспощадной еще и потому, что многие из бойцов 1944 и 1945 годов побывали под оккупацией, когда «новый порядок» вводили полицаи, а также подразделения, созданные немцами для истребления партизан. Очень характерным в этом смысле является рассказ о том, как разведчики поймали на Днепре эсэсовца и власовца. И того и другого повесили, но власовца повесили за ноги…
– На Украине уже было дело. Под Чернобылем.
Нашу роту из второго эшелона перебрасывали к передовой, вводили в бой. Шли взводными колоннами.
Вечерело. Впереди – деревня. До фронта еще километра три. И вдруг из крайних хат – пулеметные очереди. Наш взвод шел во главе колонны, так двоих сразу наповал, а еще троих ранило. Что такое? Откуда тут немцы? Тут же развернулись в цепь. Один взвод зашел с фланга, пулеметные точки гранатами забросали. Взяли мы их без особого труда. Смотрим: немцев среди убитых мало, в основном власовцы. Троих живыми взяли.
Ротный наш курский был. Старший лейтенант. Как сейчас его помню: высокий, сухощавый, уже в годах. Ну, может, лет тридцати пяти так. До нас взводом командовал. В Курске у него семья была. Вся погибла. Бомба в дом попала. Жену и троих дочек – всех разом. Это мы знали.
В середине деревни, под вербами, три грузовика стояли. Моторы уже работали. Видать, драпануть хотели. В кабине одной из машин две девушки. С власовцами были. Но не в форме, а так, в платьишках.
Привели всех в хату. Меня поставили охранять их. Вот потому-то я все и видел.
Пришел ротный. С убитыми попрощался и пришел. Ребят своих мы тут же, в деревне, и похоронили.
Пленных поставили прямо в хате, вдоль стены. Ротный крайнему власовцу: «Как же ты, сукин сын, посмел присягу нарушить?» – «В плен попал. Невыносимо было. Простите!» Ротный ему: «Прощаю» – и в лоб из ТТ. Другому: «А ты почему немецкую форму надел?» – «Простите». И на колени упал. «Видать, и перед немцами ты так же унижался, на коленях стоял? Прощаю». И ему – в лоб. Третий весь трясется, голову опустил, белый весь как мел. «А ты?» Тот молчит. Только слышно, как зубы стучат. «И тебя прощаю».