В двух километрах от Счастья
Шрифт:
— Пожалуйста, — сказал продавец дядьке с пилой, завернутой в тряпку. — Выбирайте и вы.
— Да ничего, — застеснялся дядька. — На ваш личный вкус.
Следующего продавец спросил:
— Вам далеко везти? Тут, понимаете, вот какая штука. На правом лотке ягода покрепче, на левом послаще…
И совершенно разнежившийся покупатель раскрыл свой профессорский портфель и сказал:
— Эх, рискнем на левую…
— Риск — благородное дело, — тонко улыбнулся продавец.
Очередь с готовностью рассмеялась.
Подошла какая-то
— Сто пятьдесят граммов, — распорядилась она. — И положи мне вот ту клубничку. Вон ту, большую, красную.
Продавец продолжал накладывать ягоды из другого угла.
— Я же просила. Вон ту! — склочно сказала старуха.
— Понимаю вас, — врастяжку сказал продавец. — Я просто хочу ее положить сверху. Чтоб она не смялась.
Когда пробил час битвы, пришел автобус, — никакой битвы не произошло. Мы входили в машину, как благонравные ученики в воскресную школу, и кто-то кому-то настойчиво уступал место.
— Ах, какой молодец! — сказал один старик, когда автобус тронулся. — Я только жалею, что мы не написали ему благодарность.
— И лучше бы в газету! — воскликнул человек с профессорским портфелем. — Знаете, есть такой раздел: «О людях хороших».
Его мрачный сосед, читавший английскую книгу по астрономии, согласился, что это имело бы определенное воспитательное значение.
— А вы заметили? Вы заметили? — в восторге повторяла толстуха. — У него на другой чашке весов, на той, где гири, лежал пустой пакет! Чтоб нашего ни грамма не пропало! Представляете! Пакет лежал!
А дядька с пилой сказал, что это не так просто. Не может быть, чтоб это был простой продавец. Возможно даже, это был корреспондент, переодетый продавцом. Сейчас у корреспондентов пошла такая мода — то за шофера такси садиться, то за приемщицу ателье. Чтоб, значит, лучше познать всю глубину жизни.
Но никому не хотелось расставаться со светлым образом, и на дядьку зашикали. Нет! Нет! Конечно, это продавец!
А может, он новатор, зачинатель какого-нибудь движения? Или, может быть, он новенький и еще не понимает… Нет, просто вот такой попался! Удивительный!
И мы продолжали славить того парня с клубникой.
— Парень — правильно — хороший, — вдруг сказал молодой розовый майор, стоявший у дверей. — Но как, в сущности, ужасен наш разговор!
Все обернулись.
— И почему, спрашивается, мы так на него смотрим? Прямо чудо! — Майор свирепел от непонятной нам обиды. — Телевизорам не удивляемся! Кибернетике не удивляемся! А тут: не может быть! К чему мы, черт подери, привыкли!
Автобус тряхнуло.
— Как вы думаете, пойдет дождь? — спросил человек с портфелем.
1962
ДИМА
Судя по очеркам, которые печатаются в газетах, большинство населения Советского
На самом деле большинство населения работает на менее знаменитых предприятиях, а некоторые — даже в артелях и разных мастерских.
Дима, например, работал в мастерской, весь штат которой состоял из него самого. Зато называлась она длинно:
«Ремонт электробритв „Харьков“, „Нева“, „Киев“, треста „Бытремонт“».
Самый большой завод в городе, всемирно прославленный турбинный, назывался в семь раз короче. Просто «Энергомаш». Но это к делу не относится. Дима не собирался тягаться с «Энергомашем».
То есть нельзя сказать, что совсем не собирался. Немножко собирался…
Окончив курс в учкомбинате, Дима сразу получил назначение сюда. И хотя он в свое время придумал для себя более блистательное рабочее место — атомное или электронное, — ему вдруг понравилось. Все-таки в этой длинной, перегороженной надвое комнате, выходившей на грохочущую улицу, пахло делом.
На столе в прекрасном беспорядке лежали инструменты (или, как говорят бывалые люди, «лежал инструмент»). Разные кусачки, кисточки, плоскогубцы, ручные паяльники, пинцеты, ножички, отверточки. Новенькие инструменты волновали Диму своим сабельным блеском, старые — своими боевыми рубцами, ожогами и потертостями.
Посредине, словно бы стол был хирургическим, беспомощно лежала разъятая на половинки электробритва. И Дима глянул орлиным взором и, заметив в ее нутре подпалину, сказал: «Катушка испеклась». Можно было сказать просто «сгорела». Но «испеклась» было шикарнее и профессиональнее.
У нового (оно же было и первым) рабочего места Димы были даже свои преимущества. Здесь он будет беспрерывно общаться с интереснейшими людьми. Ведь бритвы нужны всем — и академикам, и героям, и мореплавателям, и плотникам. И вот он будет сидеть за деревянным барьером, скользить по бритве чуткими пальцами и слушать содержательные разговоры посетителей, время от времени роняя свои замечания, полные тонкости и понимания. И однажды сюда войдет стройная девушка с умным взглядом из-под пушистых ресниц…
Хотя, собственно, для чего стройной девушке входить в мастерскую, где чинят электробритвы? Может быть, зря он пошел сюда, а не в цех бытовых приборов? Но нет, девушка войдет сюда, чтобы сдать в починку электробритву брата.
Она сначала не хотела сюда идти. Она думала, здесь сидит какой-нибудь замшелый, небритый дядька, который козыряет в носу и говорит «елехтричество» или там «туды их в качель». И вдруг ее там встречает юноша с открытым интеллигентным лицом, в синей, щегольски простроченной спецовке. Он с достоинством здоровается, откладывает книгу, которую читал, и берет в руки бритву. И она, чтобы завязать разговор, спросит: «Что вы читаете?» А он ответит… Ну, предположим: «„Персидские письма“ Монтескье». И она, покраснев, скажет: «Я пока еще не читала». А потом… потом все пойдет прекрасно.