В двух шагах от 'Рая'
Шрифт:
Да, это была дорога. Обыкновенный рядовой проселок, весь в выбоинах и щербинах с ненаезженной колеей.
– Ночлег здесь, костров не разводить!
– приказал Седой.
* * *
Слабая волна пологих холмов накатывалась на долину. День выдался редкостный. Листва трепетала под легким ветерком. Ласково светило нежаркое осеннее солнце. Близкие холмы манили зеленью и прохладой ущелий. И стояла великая тишина, нарушаемая только щебетаньем птиц.
Седой не спеша чистил именной вальтер. Привычка один раз в неделю чистить оружие осталась у Долгинцова
Капитан слушал, как переговариваются разведчики, и бездумно смотрел на красоты южной Сербии.
"Я разучился наблюдать природу, - думал он с легким оттенком обиды на себя.
– Вот ведь вроде и красиво, а не трогает. Зато я научился видеть ее с точки зрения войны - оборонительной или наступательной позиции".
Распадок, что справа от узкой долины, - каменный мешок-ловушка. Один выход. А спрятаться в нем соблазнительно.
– Ландшафт, - вслух сказал Седой и тихонько рассмеялся.
Да, это немецкое слово рассмешило капитана. Ландшафт на подходах к Пеликану был более чем странный. Ни одного дерева, ни одной крупной скалы. И кустарник. Весь на уровне груди. Ландшафт для длительной обороны. Или охранения чего-то сверхсекретного.
Капитан хмыкнул и позвал Веретенникова. Тот оставил разобранный автомат и вытянулся перед командиром.
– Садись, Сережа. Ты хвалился, кажется, знанием немецких позиций...
– Да вроде нет... Но могу.
– На это я и надеялся. Поднимешься на ближний холм, что справа, и в бинокль изучишь все подходы к Пеликану. И движение... фиксируй любое движение... Короче, считай, что тебе нужно пересечь долину и пройти к горе.
– Сделаю, товарищ капитан.
Феникс. Для него нет ничего, что бы он не смог сделать. Удивительный парень. Конечно, за годы войны он сотни раз изучал немецкую фортификацию на деле - иначе бы живым не был. И все же уловит ли он нюансы? Седой проверял себя Веретенниковым.
Феникс вернулся к обеду.
– Движения никакого, товарищ капитан. Все тихо... Ландшафт чужой. Нужно не через бинокль, а ближе. Разрешите, я вечером, в сумерках...
– Дойдем вместе.
* * *
– Она, товарищ капитан...
– Думаешь?
– скосил глаза Седой.
– Чую... она... Видите, следы шин у самой стенки. Стенка - раздвижные ворота. Электромоторы там... Они двигают стенку. Горючку отправляют ночью. И не в бензовозах, а в бочках, по двадцать штук на "бюссинг", сверху брезентуха, и вся маскировка...
– Не вижу охраны, - флегматично произнес Седой.
– Охрана внутри. В этом весь фокус. Зачем демаскировать склад вышками или траншеями. Мы ведь на это в прошлый раз купились. Лучше, как в той восточной сказке - "Сезам, отворись!", - и все дела. Въехал - выехал.
– Ты с какого разведчиком?
– С начала войны, товарищ капитан.
– И все сержантом. Куда смотрит командование?.. Давно пора роту давать... Да-а. Я ведь тоже так думаю, как ты, Серега. И ворота раздвижные, и часы работы ночные. И след от шин они заметают, ты-то один все же и узрел...
–
Они лежали у самого края скалистого гребня, скрытые кустами можжевельника. Далекие вершины по очереди несли на своих плечах предзакатное солнце. Седой был доволен сегодняшним днем. Еще бы! Они наконец-то открыли "Рай". Правда, он еще не знает, как туда войти, но это уже дело ума, хитрости, изворотливости, может быть, суточного наблюдения за пещерой. Торопиться сейчас было бы просто преступлением.
– Уходить нужно, товарищ капитан...
– Нет. Все же посмотрим, как они это делают. Может быть, и нам придется делать так же. И должна же быть где-то у них хотя бы парочка дзотов. Знаю немцев. Сидят тихо и смотрят в стереотрубы. Охрана внутри это правильно. А кустарничек-то подстрижен не зря, смотри внимательней на уровне груди, чтобы голова колыхалась, когда идешь в рост. Мы привыкли, что они выбривают секторы для обстрела, а они тоже ученые.
– Да, не тот немец нынче, товарищ командир!
– подзадоривая Долгинцова, вскрикнул Веретенников.
– Здесь тот, что служит в СС. Гитлеровские фанаты, гордые ортодоксы с помыслами о бессмертии.
– Коли так говорите, значит, бывали у них дома...
– Хоть и секрет, но тебе скажу: бывал, Сережа... Организация у них крепкая. Много еще кровушки прольем. А надо бы поменьше... Вот склад... Сколько их было в моей жизни, а этот... Только бы не оказался липой.
– Ну нет... здесь они все устроили люкс два креста... Товарищ капитан, немцы!..
На гребне из-за поворота показались силуэты, так примелькавшиеся за войну, - высокие сапоги, длинная шинель с непромокаемой накидкой и каска. Патруль - три человека и собака. Гитлеровцы прошли неподалеку, и капитан хорошо разглядел их.
"Не те уже немцы, не те. Прав Веретенников. Автоматы держат как топоры. Сто против одного, что так же и стреляют. И все с язвами - ишь согнулись, бедненькие..."
И Седой вспомнил 41-й год, рослых, здоровенных эсэсовцев, идущих в рост. А их всего горстка, восемь человек, оглушенных, израненных, можно сказать, чудом уцелевших после страшного артналета. Заставы нет. Маленький, полузасыпанный дзот - все, что от нее осталось.
Седой вспомнил, как положил из "Дегтярева" первую цепь уверенных в себе немцев. Обжегшись, они залегли и не вставали долго, пока не подвезли огнеметы. Но он все же уполз тогда в пшеничное поле, а наступившая ночь укрыла его.
Долгинцов вздрогнул от прикосновения руки Веретенникова.
– Товарищ капитан, смотрите...
У скальной стенки появился немец. Он прошел к углу скалы, и Седой увидел в бинокль одно из чудес "Рая". Немец сдвинул что-то в камне, и открылась небольшая металлическая коробка в нише. Немец сделал движение рукой, и вдруг скала раздвинулась, и открылся темный широкий зев горы. Через пять минут по каменистому проселку прошло сорок "бюссингов". Ворота пропустили их во мрак пещеры. Так же бесшумно ворота сдвинулись.