В эфирной полумгле
Шрифт:
Соверен дал себя облапить и стойко выдержал похлопывания по спине, плечам и хватание пальцами за воротник пальто.
— Слушай, Полпенса, — проникновенно заговорил Трипвуд, дыша винным перегаром, — у тебя ужасно хорошее пальто. С таким пальто нельзя в Неттморе не нарваться на неприятности. Оно просто вопит: снимите меня, пощупайте за подкладкой, кольните моего владельца пером. Но я знаю хороший кабак…
— Я понял, Мэки, — улыбнулся Соверен, — но позже. У меня дела.
— Ты никак снова устроился к Тибольту?
— Нет,
— Ни черта! — Трипвуд высморкался на мостовую. — Только народу стало больше. Дармоедов и прихлебателей!
— Ладно, — Соверен шагнул в сторону.
— Эй! — крикнул Трипвуд. — Может ссудишь старому приятелю шиллинг?
Соверен предпочел не услышать. Он подождал, пока в неистовом колокольном бренчании прокатит мимо омнибус, и перешел улицу.
За домами взревел гудок, клуб пара, как выдох великана, поднялся над крышами.
«Фалькаф» располагался на первом этаже крепкого трехэтажного здания. Второй этаж занимал мюзик-холл, еще выше располагались жилые комнаты и муниципальный приход. До прихода через таверну и мюзик-холл мало кто добирался.
Внутри было шумно, несмотря на то, что стрелки Престмутских башенных часов только-только подбирались к полудню. За столами сидели моряки и грузчики с речного порта, на коленях у моряков болтали ножками потасканные певички. Шипела пивная пена, поломои швабрами замывали блевотину и следы от штиблетов и сапогов.
Соверен прошел к стойке, но продавца не узнал.
Все поменялось. Может быть, кроме пивного ценника. Столы другие, певички тоже. Даже лампы висят электрические.
А пиво разливал раньше Вернхут, голландец, высокий, флегматичный, с порезанным ртом. У него и кличка была — Акула.
— Тибольт на месте? — Соверен выложил на стойку дырявый шиллинг.
Продавец, угрюмый парень с оспинами по всему лицу, бросил взгляд на монету и кивнул.
— Пива будете?
— Нет, спасибо, — Соверен вернул шиллинг в карман.
По скрипучей лестнице он поднялся на второй этаж. Двери были открыты, сцена мюзик-холла пустовала, двое крепких парней за дальним столом играли в кости.
Увидев Соверена, один из них поднялся.
— Выступлений пока нет.
— Я к Тибольту.
— Хоть к Папе Римскому.
Из глубины зала, отлипнув от подоконника, медленно, сквозь свет, падающий из окон, подошел третий, в брюках и вылинявшей жилетке, выразительно хрустнул пальцами.
Никого из них Соверен не знал. Полгода, ну, семь месяцев прошло, а у него вдруг возникло ощущение, что это какой-то другой Престмут.
— Ребята, — улыбнулся он, — а где Харви, Червяк, Гнутый?
— Не знаем таких.
— Серьезно? А это?
Он подкинул шиллинг.
Первый монету поймал, рассмотрел на свет, затем достал из брючного кармана такой же шиллинг, сравнил.
— Это другой
Он направился к дальним, занавешенным темной шторой дверям, и Соверен, подмигнув оставшейся парочке, последовал за ним.
— Пальто хорошее, — бросил ему вдогонку любитель похрустеть пальцами.
На третьем этаже по узкому коридору они миновали жилые комнатки-каморки и, свернув, оказались перед тяжелыми дубовыми створками. Табличка на одной извещала грамотных любопытствующих, что здесь находится муниципальный приход района Неттмор. Табличка на другой представляла его председателя — Хэмилтона С. Тибольта. Соверен, впрочем, был уверен, что большинству посетителей все эти буквы казались заумной придурью.
Из-под створок выглядывал желтый язык ковра.
— Господин Тибольт, сэр.
Сопровождающий робко стукнул в дерево.
Рык, донесшийся из-за дверей, вряд ли походил на вежливое приглашение, но Соверен взялся за ручку.
— Какого дьявола!
Человек, стоящий к нему спиной, повернулся, и Соверен с облегчением отметил, что не все в мире изменилось за время его затворничества. Тибольт был все тот же — толстый, лысеющий, носатый, с гримасой вечного недовольства на обрюзгшей физиономии.
Серые, в белую полоску брюки прятались в поясе под кремовым жилетом. Белый галстук стягивал ворот льняной сорочки. Широкий плотный пиджак, как бы обозначающий принадлежность владельца к настоящим работягам, тем же докерам или фабричным «паровикам», на брюхе никак не сходился и резал воздух свободными полами.
— Можно же, в кон… Мальчик мой! Джеймс!
Тибольт шагнул Соверену навстречу. Лицо его виртуозно переменилось, сделалось радушным, даже отеческим.
— Дай обниму тебя!
Он прижался к Соверену. Отстранился, прижался снова, щекоча щеку своему бывшему подчиненному остатками рыжих волос.
— Сколько мы не виделись?
— Полгода, — сказал Соверен.
— Время летит… — Тибольт отступил, щурясь довольным котом. — Серьезный ты какой. Так, погоди-ка… — Обойдя гостя, он распахнул створку. — Эй, кто тут есть?
— Паркер, сэр, — появился в проеме недавний Соверенов провожатый. — Джон Паркер.
— И сколько ты уже у меня работаешь? — спросил Тибольт, привстав на носки дорогих туфель.
— Два месяца, сэр. И еще две недели.
— Угу, — покивал Тибольт. И внезапно взревел: — Так какого же дьявола вы пропускаете ко мне человека, даже не обыскав?!
Паркер побледнел.
— Но у него шиллинг…
— А еще — «адамс» в левом кармане!
Прекращая разговор, Тибольт хлопнул створкой так, что пыль сыпнула с пожелтевшего потолка.
— А где Харви, Вернхут-Акула? — спросил Соверен.
— Как видишь, их нет, — развел руками Тибольт, раздраженно пробираясь к столу мимо остекленных шкафов, заполненных книгами.