В эпицентре взрыва
Шрифт:
— Понятно. Остались лишь кое-какие формальности. — Кромби-Карсон прошелся по комнате, останавливаясь каждые два-три шага и со свистом вдыхая воздух. — Я хочу получить от вас обоих письменные показания. Кроме того, вы какое-то время не должны покидать район без моего разрешения. Идемте, сержант.
Полицейские вышли из квартиры, напоследок окинув взглядом обстановку, и в тот краткий момент, пока дверь была открыта, квартира заполнилась гулом мужских голосов с лестничной площадки.
Эндри вскочила с дивана.
— Мне нужно было все им рассказать!
— Нет. Ты поступила правильно. Ради бога, не
— Скоро?
— Да. Можешь мне поверить. Ты просто еще ничего не знаешь.
Выходя из квартиры, Хачмен подумал, что он выглядит как актер дешевой мелодрамы…
Только свернув на дорогу в Кримчерч, Хачмен заметил, что уже начало темнеть. Он уехал из дома утром, сказав Викки, что собирается поработать часок, и она ему поверила. А он возвращается домой в сумерках, неся с собой столько боли, сколько едва ли могут выдержать двое. Хачмен потрогал белый конверт в кармане. Имеет ли он право вовлекать ее до такой степени именно сейчас, когда цепная реакция, начатая его действиями, вот-вот перейдет критический барьер?
Дом светился теплыми огнями через ширму тополей и выглядел до боли мирно. Но в нем было тихо и пусто. Он прошел в гостиную, и там на каминной полке лежала написанная рукой Викки записка: “Сюда приезжала полиция. Несколько раз звонили репортеры. Я слышала сообщение по радио. Я так надеялась, что была не права относительно тебя… Дэвида я увезла. На этот раз — и сейчас я в своем уме — между нами все кончено. В.Х”.
— Может, так оно и лучше, В.X! — громко произнес Хачмен.
Он сел и с бессмысленной тщательностью оглядел комнату. Стены, картины на них, мебель — все выглядело нереально. Как убранство сцены, среди которого три человека какое-то время исполняли назначенные им роли. Ощутив внезапно, что он слишком долго играет свою, Хачмен поднялся и прошел в кабинет. Нужно вложить оставшиеся письма в конверты, запечатать, наклеить марки… Он набросился на однообразную механическую работу, нарочно заостряя внимание на мелочах, стараясь складывать листы аккуратно, наклеивать марки ровно по линии и тому подобное — все, что угодно, чтобы заглушить свои настойчивые мысли. Попытка удавалась лишь частично, и иногда непрошеные невероятные мысли все же пробивались на первый план.
“Жена и ребенок оставили меня…
Сегодня я убил человека. Солгал при этом полиции, и меня отпустили.
Весть о моей машине распространяется по всему миру. Скоро всплеск информации достигнет границ системы и, отразившись, пойдет в обратном направлении. И в самом центре я. В самом эпицентре взрыва, и со мной могут случиться ужасные вещи…
Моя жена и ребенок оставили меня…”
Работа наконец была закончена, и конверты лежали аккуратными стопками на столе. Хачмен принес из машины свой кейс и набил его конвертами. Погасив свет, он вышел из дома в сырую темноту и запер дверь. “Сила привычки, — подумал он. — Я ведь сюда не вернусь”. Он кинул кейс на переднее сиденье и уже собрался сесть за руль, но тут, отбрасывая прыгающие тени, по дороге ударил свет фар.
За пеленой света возник черный “седан” и с шорохом шин по гравию остановился около него. Из машины вышли три человека, но Хачмен не мог разглядеть их из-за света фонаря, направленного ему в глаза. Его охватил страх.
— Вы
— Нет, — ответил он. — Просто у меня дела.
Кромби-Карсон подошел к машине.
— Вы можете ответить мне на кое-какие вопросы?
— Но я рассказал вам все.
— Это еще надо проверить, — отрезал инспектор. — Однако сейчас меня интересует мисс Найт.
— Эндри? — У Хачмена возникло нехорошее предчувствие. — Что с ней?
— Сегодня вечером, — произнес Кромби-Карсон холодно, — она была похищена из своей квартиры тремя вооруженными людьми
— О господи! — прошептал Хачмен. — Кому это могло понадобиться?
Кромби-Карсон издал короткий смешок, умудрившись как-то передать, что он расценивает удивление Хачмена как игру и что ему и раньше приходилось видеть, как люди, виновные в чем-то, реагируют подобным же образом.
— Многие хотели бы знать ответ на этот вопрос. Где, кстати, вы были сегодня вечером?
— Здесь. Дома.
— Кто-нибудь может это подтвердить?
— Нет, — ответил Хачмен, думая про себя: “Если Эндри похитили, должно быть, она все же рассказала о письме не только Велланду. Или Велланд сам успел сообщить кому-то до моего прихода…”
— А ваша жена?
— Нет. Жена у своих родителей.
— Понятно, — сказал Кромби-Карсон. Это слово служило ему, похоже, во всех случаях жизни. — Мистер Хачмен, я подозреваю, что, несмотря на мою просьбу, вы собирались уехать. Что у вас в кейсе?
— Ничего — Хачмен отстранился от света фонаря, бьющего в глаза. — Ничего, что могло бы вас заинтересовать. Это корреспонденция.
— Не возражаете, если я взгляну?
— Не возражаю. — Хачмен открыл дверцу машины, поставил кейс на край сиденья и откинул крышку. Свет фонаря скользнул по стопкам конвертов.
— Благодарю вас, мистер Хачмен. Я должен был удостовериться. А теперь хочу попросить вас запереть кейс в машине или дома и отправиться со мной в полицейский участок.
— Зачем? — спросил Хачмен, понимая, что ситуация выходит из-под его контроля.
— У меня есть основания полагать, что вы можете помочь мне в расследовании.
— Другими словами, я арестован?
— Нет, мистер Хачмен. У меня нет причин арестовывать вас, но я имею право потребовать вашего содействия во время расследования. Если будет необходимо, я могу…
— Не утруждайте себя, — перебил его Хачмен, подчиняясь.
Он защелкнул кейс, поставил его на пол машины и запер дверцу. Кромби-Карсон указал ему на заднее сиденье патрульной машины и сел рядом.
— Это надолго? — спросил он у Кромби-Карсона, когда машина свернула к полицейскому участку.
— Не очень. Чистая формальность.
Хачмен кивнул. Инспектор, казалось, не собирается его мучить. Про себя он решил, что дело займет примерно полчаса.
— Сюда, мистер Хачмен. — Кромби-Карсон провел его боковым ходом через коридор в маленькую, скудно обставленную комнатку. — Прошу садиться.
— Спасибо. — У Хачмена возникло мрачное предчувствие, что процедура займет гораздо больше чем полчаса.
— А теперь, — Кромби-Карсон, не снимая плаща, уселся по другую сторону стола, — я буду задавать вам вопросы, а констебль будет стенографировать нашу беседу.