В Эрмитаж!
Шрифт:
Мы всходим на борт, где нас уже ждет Россия: гостеприимная, шумная, ошеломляющая, хищная. Бренчат балалайки, булькают самовары, скачут бояре в меховых шапках. Казаки в высоких сапогах уже исполняют какую-то сибирскую версию танца лимбо. Сюда — в казино, туда — в дьюти-фри. Там — икряной рай, здесь — турецкий массаж. Огромные стюарды в ушанках выстроились в очередь, чтобы принять наш багаж. Розовощекие стюардессы в белом, похожие на комплект русских матрешек, готовы проводить нас в каюты. На одну или несколько палуб
Стук в дверь. Входит девушка — широколицая, светловолосая и очень краснощекая — с постельным бельем.
— Меня зовут Татьяна, — дружелюбно говорит она. — Вам чего-нибудь нужно?
— Татьяна, а вы откуда? — вежливо осведомляюсь я.
— Я из Пушкина, — отвечает она. — Принести вам чаю?
— Да, чаю выпил бы с удовольствием.
Татьяна исчезает так же быстро, как вошла. Я вешаю пальто на вешалку, вынимаю из сумки пару книжек, кладу на стол пластиковый пакет с научным набором. Стук в дверь.
— Входите, Татьяна, — отзываюсь я.
Входит высоченный казак в меховой шапке, халате и сапогах и вносит кучу багажа.
— Bagahsh, — говорит он.
Я гляжу и вижу: что-то его многовато. Дорогие ярлыки на дорогих чемоданах говорят о дорогих вещах: Мюнхене и Гуччи, Вене и Версаче, Венеции и Восточном экспрессе, Ла Фениче, Да Скала, Байрёйт, Зальцбургский дом фестивалей, Ковент-Гарден. Мой багаж? Это не мой багаж. Я каким-то образом присвоил имущество богатой принцессы, странствующей по загадочному оперному миру.
— Подождите минутку! — говорю я.
Но носильщик уже ушел, оставив меня наедине со всеми этими чудесами. Между тем тут нет ни намека на мои собственные чемоданы — да, они слегка потрепаны, но они мои, и в них есть все, чем живу я, обыкновенный книжный червь: книги, блокноты, мемуары, пачка табака, носки из универмага «Маркс энд Спенсер».
Стук в дверь. Входит Свен Сонненберг, оглядывается по сторонам.
— У вас, что ли, мой багаж? — вопрошает он и тут же уходит.
Снова стук в дверь. Снова входит Татьяна, внося с собой стакан таинственной бурой жидкости, свеженалитой из ближайшего самовара.
— Ваш чай, — говорит она в ответ на мой подозрительный взгляд. — Добавить чего-нибудь?
— Не помешало бы, — отвечаю я.
Татьяна снова исчезает. Стук в дверь, и на пороге появляется Агнес Фалькман.
— Куда подевался Свен Сонненберг? — допытывается она.
— Ищет свой багаж.
— Где он?
—
— Невозможный человек! — восклицает Агнес Фалькман и покидает каюту.
Опять стучат, и снова появляется Татьяна, на этот раз с маленькой бутылочкой без этикетки.
— Надеюсь, вам понравится, — говорит она и добавляет в мой чай благородную жидкость.
— Водка? — спрашиваю я.
— Da, da, — кивает она.
— Я, пожалуй, выпью — но только вместе с вами.
Татьяна проскальзывает в мою душевую, возвращается со стаканом и присаживается рядом со мной на койку.
Мы чокаемся, и я начинаю задавать вопросы.
— Вы говорили, что вы из Пушкина. А где это?
— Неужто не знаете? — поражается Татьяна. — Пушкин — это такой поселок.
— А где он?
— Рядом с Санкт-Петербургом. Когда-то он назывался Царское Село.
— То есть это там, где Летний дворец Екатерины?
— Да, очень большой царский дворец. Во время войны там жили немцы, а потом его взорвали, но потом восстановили.
— Это в нем Янтарная комната?
— Да. Но ее вывезли немцы во время войны.
— А разве ее не из Германии привезли? Помнится, это был подарок Великого Великой, то есть Фридрих подарил ее Екатерине.
— Да, но она принадлежит России. Это был подарок ее царям. И место ей — в Пушкине.
— А почему ваш поселок назвали Пушкин?
— А вы разве не слышали про Александра Пушкина, нашего великого поэта?
— Слышал, конечно. Он написал «Медного всадника». И «Евгения Онегина».
— Пушкин родился в Царском Селе. Он учился в Лицее. Он был нашим лучшим поэтом и врагом царя Николая. Еще при Сталине мы решили, что поселок должен называться Пушкин, потому что лучше быть честным поэтом, чем подлым царем. Вы согласны?
— Само собой.
— Ну и хорошо. Хотите еще водки?
— Если вас не затруднит. А можно не в чай, а просто так?
В дверь опять стучат. В каюту заглядывает шведский соловей, заполняя, нет, переполняя собой дверной проем.
— Надеюсь, мой багаж у вас, — заявляет она.
— Надеюсь, это ваш багаж, — отвечаю я.
Биргитта заходит: заинтересовалась нашими посиделками.
— Вы что, водку пьете?
— Сейчас принесу стакан, — моментально реагирует Татьяна и бежит в туалет.
— А ваша подружка, эта очаровательная юная дама, — она что, прислуга? — спрашивает шведский соловей, грузно водружаясь на мою койку.
— Это Татьяна из Пушкина, — объясняю я.
— Что вы! Татьяна из Пушкина — это я.
— Вы Биргитта Линдхорст из Швеции, — возражаю я. — Это написано на вашем… на вашей нагрудной карточке.
— Да. Но совсем недавно, в Дроттингхольмской опере, я была Татьяной из Пушкина.
Татьяна возвращается и вручает соловью полный стакан.