В этот день я познакомился с собой. Книга о том, как сын научил отца жизни
Шрифт:
Глава 1
Зажав между пожелтевших от никотина пальцев выкуренную до фильтра сигарету, я думал… Как поступить на этот раз – сказать сыну правду или снова разыгрывать спектакль?
Бросив окурок в полную до краёв пепельницу, я смахнул пепел с клеёнки стола и прикрыл глаза ладонью.
Через 5 минут прозвенит будильник, и я снова стану просто папой. Любящим отцом, который только и может жить на пособия и отдавать любовь за двоих. За себя и за рано ушедшую Нину.
Застрявший в горле ком всё никак не хотел проглатываться.
–
Раздвинув гору посуды, я сплюнул кисловатую слюну, открыл кран и опёрся на кухонный гарнитур.
«Шшшшшш» – зашумела вода.
– Пап..
– А? – рывком закрыв кран, я краешком ладони смахнул крышку кастрюли, и та, как вылетевшее из оси колесо, покатилась по столешнице и звонко брякнулась на пол.
– Ты чего шумишь? – заспанным голосом сказал Никитка, ковыряясь пальцем в уголках глаз. – Пааа, ты какой-то странный сегодня
Как же он похож на мать… От меня разве что достался нос и высоко посаженные русые волосы, всё остальное копия Нины…
– Да, сына, извини, голова разболелась. – ухватив тряпку, я сел на корточки и вытер мокрые следы от крышки.
Хмыкнув, Никитка подошёл к столу, брезгливо двумя пальцами взял пепельницу, обошёл меня, зевая, открыл дверцу и высыпал окурки в мусорное ведро.
За стенкой зазвенел будильник.
– Проветри, а. – на ходу поправляя взъерошенные волосы, сын не торопясь вернулся к себе.
Я встал, держа в руках крышку, подошёл к окну и вместе с гамом машин впустил июньский воздух с запахом цветущего тополя. Тюль, как раздутый парус, округлился, будильник затих.
Вернув крышку на место, я тихо прошёл в коридор. Обычно проходит 2.. может 3 минуты, и Никита со слезами выбегает из своей комнаты. Приложив ухо к стене, я прислушался…
Тишина.
Завернув за угол, я прошёл зал и на следующем повороте встал в проёме двери. Сын, опершись о подоконник, смотрел во двор.
В комнату из приоткрытой форточки долетали детские голоса.
Переведя взгляд на стол и увидев скомканную футболку, я поджал губы и шумно выдохнул… Сын развернул голову в мою сторону, и мы встретились глазами. Я спрятал руки сзади.
Уголки его губ поплыли вверх, и выкрикнув, – Чур я первый умываться! – Никитка проскочил мимо меня, щёлкнув засовом двери в ванную.
Услышав шум воды, я зашёл в комнату, приподнял со стола футболку, взял диск с запиской и спрятал его в карман.
Значит, придётся врать… Снова.
Глава 2
Твёрдая скамья, тусклый свет, спёртый воздух с примесью запаха ладана и воска.
Как и в первый раз, когда я переступил порог армянской церкви, сейчас я чувствую себя шарлатаном. Религиозным мякишем, отступником, выбравшим святое место не из-за веры, а по вполне меркантильным соображениям.
Каждое воскресенье я навещал Нину
Заёрзав на скамье, я подвигал отсиженными ногами и тут же за спиной услышал дежурное «Чшшшш». Повернувшись, я встретился с тяжёлым взглядом свечницы и робко вернул голову на место.
Затем наши воскресные посиделки я вёл молча. Когда не болтаешь, казалось, можешь сказать значительно больше…
Я рассматривал чёрно-белую фотографию, на которой Нина была слишком серьёзной. На ней она плотно сомкнула губы, которые издалека казались нарисованной прямой линией.
Она ушла 2 года назад, и всё это время я перестал видеть разницу в днях. Просыпаешься, ведёшь дела по дому, устаёшь и засыпаешь… Дни перетекают в недели, а недели в месяцы, как та самая вытянутая улыбка на лице Нины, напоминающая линию.
В то воскресенье я не успел толком поговорить с женой. Я только пришёл, сел на лавочку, и тут же крупными каплями закапал дождь. Надгробная плита светло-серого цвета стала быстро темнеть, а моя одежда облеплять тело.
Через минут 10 плотной стеной пошёл ливень, и я, соскочив со скамьи, поспешил к выходу. Земля моментально превратилась в месиво. Кое-как, проваливаясь в грязищу, я выбрался на главную дорогу и, прикрыв лоб ладошкой, побежал вперёд. Вода затекала за шиворот, волосы лезли в глаза, в кроссовках захлюпало. Чувствуя одышку, я кое-как разглядел церковный ларёк.
Добежав, я спрятался за козырёк, который практически не спасал от дождя.
Пришлось почти вжаться в витрину, чтобы хоть как-то спрятаться от ливня.
«ТУК-ТУК-ТУК»
Обернувшись на звук стука кулака об стекло, я увидел костлявое лицо старушки, которая попросила не облокачиваться. Отлипнув от витрины, я огляделся и случайно зацепился взглядом за две вытянутые башенки, на концах которых возвышались кресты. Вытащив голову из-под козырька, я заглянул на низкие грозовые тучи, до которых, казалось, можно допрыгнуть.
Понимая, что в маршрутку меня так не пустят, я ещё раз посмотрел на церковь, до которой было метров 500, затем на костлявую бабульку. Она зыркнула на меня холодным взглядом, и я сделал два шага вперёд, подставив тело потоку дождя. Бежать было бессмысленно, по одежде ручьём стекала вода.
И так волей случая я оказался в армянской церкви.
Я ли выбрал эту церковь или она меня – не знаю. Но когда я переступил порог, заливая водой гранитный пол, веры в бога в моём сердце не нашлось. Я забыл, что такое верить, что значит бог, и какое место отведено ему в моей жизни. Вся религиозность была захоронена 2 года назад и покоилась в сырой земле вместе с безжизненным телом Нины…