В Ф Асмус — педагог и мыслитель
Шрифт:
Прежде чем отдать статью в печать, я дал прочитать Асмусу ее машинописный экземпляр. Он одобрительно отнесся к статье, но полагал, что надо смягчить критику А. Варьяша, поскольку его позиция для того времени была общепризнанной, а его, Валентина Фердинандовича, хоть и более перспективной, но отнюдь не распространенной. И все же я не прислушался к его просьбе.
В начале 70-х годов Валентину Фердинандовичу уже трудно было участвовать в систематической работе сектора. Он и в университет почти не ездил. Аспиранты, которыми он руководил, приезжали к нему в Переделкино. Ездили к нему домой и мы, давние, как я, В. М. Богуславский, В. В. Соколов, Ю. К. Мельвиль, так и новые — В. А. Жучков, М. А. Абрамов, М. М. Ловчева — молодые его ученики и почитатели. У нас сложилась традиция ездить к нему в день его рождения. Традиция эта сохранилась до сих пор — в этот день, как и в день его кончины, мы посещаем в Переделкине его друга и супругу, Ариадну Борисовну Асмус.
Разумеется, я не мог в этих кратких воспоминаниях охарактеризовать все мои краткие встречи
В заключение хочу сказать несколько слов об особенностях характера Валентина Фердинандовича и стиле его философствования. Мне редко приходилось встречать человека, в характере которого так счастливо бы сочетались поистине олимпийское спокойствие, интеллигентность, и что особенно его отличало,— доброта. Одной из черт его характера была чрезвычайная щепетильность в отношениях с людьми.
Что же касается стиля его научной работы, то он целиком соответствовал его характеру. Поистине, человек — стиль! В самом стиле его научных работ нетрудно заметить проявление его олимпийского величавого спокойствия. На первый взгляд может показаться, что его историко-философский анализ ограничивается пересказом и сопоставлением идей. Его нередко упрекали — особенно в 20—30-е годы — в объективизме, т. е. в том, что он не дает на каждом шагу оценок, особенно социально-классовых и т. п. В те времена его стилю противопоставляли так называемую партийную ангажированность. Да и в наше время нередко стремятся использовать историю философии ради изложения авторских взглядов, а не идей того или иного мыслителя. Такого рода авторы зачастую сами не понимают того, что говорят, и создают видимость не всем доступной глубины, хотя являются голыми королями. Подобного самовлюбленного обмана себя и других В. Ф. Асмус никогда не допускал. То, что кажется в его работах «простым» изложением, является плодом долгого, мучительного, пристального анализа огромного материала. Понять это может лишь тот, кто смог глубоко постичь суть исследуемого мыслителя. Таким В. Ф. Асмус был в жизни, в научном творчестве. Таким он и останется в памяти и сердцах тех, кто имел счастье встретить его на своем жизненном пути.
В. А. Смирнов (доктор философских наук, профессор, заведующий отделом ИФ РАН, член редколлегии журнала «Вопросы философии»): Сейчас много пишут о российской культуре начала века и о провале в культуре в течение последующих десятилетий. На деле все сложнее. Мы не должны забывать, что наши отцы — отцы тех, кому сейчас за шестьдесят — победили германский фашизм и создали предпосылки для преодоления тоталитаризма в России собственными силами. Были люди, которые сохранили и развили великую русскую культуру начала века. В литературе это Б. Л. Пастернак и М. А. Булгаков, А. Н. Колмогоров и А. А. Марков в математике, П. Л. Капица в физике. Труднее было в философии. Но и здесь мы можем назвать имена, которые сохранили настоящую философскую культуру, сумели ее развить и передать последующим поколениям. Одно из первых мест здесь принадлежит Валентину Фердинандовичу Асмусу.
Я поступил на философский факультет Московского университета в довольно мрачное время — в 1949 г. В целом преподавание философии — да и не только философии — было заидеологизировано и примитивизировано. Светлыми пятнами было преподавание логики, психологии и частично истории античной философии. Очень любопытная ситуация сложилась на кафедре логики. После разрешения преподавать формальную логику была образована кафедра логики и на ней стали работать такие выдающиеся философы, как В. Ф. Асмус, П. С. Попов, А. С. Ахманов, Н. В. Воробьев, с 1949 г. начал преподавать Е. К. Войшвилло. Но наряду с этим на кафедре доминировали «диалектические логики», по образному выражению Н. В. Воробьева, руководство кафедры пришло с заданием разоблачить логический менделизм-морганизм. Но отрадным было уже то, что были дискуссии, открытая защита формальной логики и ее современной формы — логики математической. В период моего обучения уже не было специальной группы, специализирующейся по логике. Однако мы образовали небольшую неформальную группу, интересующихся логикой, и организовали ряд спецкурсов и спецсеминаров. В 1952—1953 гг. Валентин Фердинандович провел спецкурс-спецсеминар под названием «Логика эпохи рационализма и эмпиризма». В работе этого спецсеминара-спецкурса участвовали мои однокурсники Е. Д. Смирнова, Ф. Т. Михайлов, И. Б. Михайлова, В. М. Козлов, я, а также студенты старшего курса Г. П. Щедровицкий и Л. Н. Митрохин. Мы изучали первоисточники, делали доклады, Валентин Фердинандович читал лекции. Были изучены произведения Галилея, Бекона, Декарта, Локка, Юма, Лейбница. Уже само название спецкурса-спецсеминара позволило В. Ф. Асмусу оставить в стороне обязательные в то время рассуждения о социальных и классовых корнях того или иного философского учения. Валентин Фердинандович подчеркивал связь
В следующем 1953/54 учебном году Валентин Фердинандович, несмотря на наши убедительные просьбы прочитать цикл лекций об И. Канте, отказался, сказав, что сейчас не время для серьезного изложения идей Канта. И вместо этого предложил спецкурс-спецсеминар под названием «Логика эпохи империализма». Несмотря на одиозное название, это было серьезное изучение философии и логики конца XIX и начала XX в. Этот спецсеминар-спецкурс был необычен. Опять были наши доклады, лекции Валентина Фердинандовича. Формальной программы не было. Я, как староста группы, должен был вечером накануне занятий позвонить Валентину Фердинандовичу и сообщить ему, какой доклад будет завтра, и если не будет, то что мы хотим услышать от него. Мы делали доклады по доступным нам произведениям Гуссерля, Риккерта, Кассирера, Пуанкаре и др. Валентин Фердинандович излагал нам идеи логиков и философов, чьи произведения нам были недоступны. До сих пор помню его лекции об идеирующей абстракции Гуссерля, лекции об идеях неокантианства. Некоторые темы были необычны. Меня потрясла его лекция о логических идеях Ф. Ницше. Я думал, что у иррационалиста Ницше не может быть никаких логических идей. Но они были. Валентин Фердинандович прекрасно показал, что Ницше (как и прагматисты) во многом опирается на Дарвина. Интеллект рассматривается им как средство приспособления. Поэтому истинно то, что полезно. Сам Валентин Фердинандович был ярким интеллектуалистом. Он неоднократно говорил и показывал, что основная ценность науки, знания не в их прикладном характере, а в том, что они дают истину. Знание полезно, потому что оно истинно. Надолго осталась в памяти его лекция о Махе. Воспитанные на критике В. И. Лениным Э. Маха, мы по-новому взглянули на философию Маха, ее связь с изменениями в физике, на роль Маха в становлении теории относительности. На основе этих лекций Валентин Фердинандович в последующем опубликовал работу «Логика эпохи империализма». Однако многие идеи и темы, излагавшиеся в курсе, не вошли в нее.
Первую курсовую работу я писал под руководством оригинального мыслителя Александра Сергеевича Ахманова, о котором следует говорить отдельно. Но он был уволен из Университета после звонка из органов, чтобы его — в то время пожилого человека — не делали правофланговым на демонстрации. Уже после XX съезда он вернулся в Университет, но стал работать на кафедре истории философии. Моим научным руководителем стал Валентин Фердинандович. Я все больше и больше увлекался математической логикой. Валентин Фердинандович поддерживал эти стремления. После поступления в аспирантуру моим научным руководителем, естественно, стал Валентин Фердинандович. Общение с ним стало более регулярным и тесным. Он не любил рассказывать о себе. Но в памяти сохранились эпизоды, дополнительно характеризующие Валентина Фердинандовича как гражданина, как глубокого мыслителя, исключительно доброго и доброжелательного человека.
На следующий день после смерти Сталина по расписанию у нас должен был быть семинар В. Ф. Асмуса. Валентин Фердинандович пришел на занятия со значком лауреата Сталинской премии, но на чье-то предложение отменить занятия в связи со смертью Сталина — что было сделано во всех других группах — ответил отказом. На нас, студентов, это произвело неизгладимое впечатление.
Однажды, где-то осенью 1953 г., после пленума ЦК по сельскому хозяйству, я высказался скептически о возможности быстро изменить положение в деревне (я бывал в колхозах и видел, что там происходит). На это Валентин Фердинандович возразил, сославшись на опыт НЭПа.
Более скептически относился он к возможности быстрых перемен в области культуры и идеологии. Уже позже — году в 56—57-м я спросил В. Ф. Асмуса, не хотелось ли ему поехать в ГДР с курсом лекций. На это он ответил, что его лекции будут понимать в ГДР не раньше, чем через 20—25 лет.
Причины, по которым В. Ф. Асмус отказался читать лекции о Канте в 1953 году, понятны. Более интересно его отношение к философии Гегеля. Однажды он увидел у меня в руках томик Гегеля. «Не увлекайтесь Гегелем»,— сказал он — «объективно писать о Гегеле не только Вы, но, пожалуй, и Ваш сын еще не сможет». Я убедился в этом недавно, комментируя статью К. Поппера «Что такое диалектика». Слишком много эмоций (у меня отрицательных) связано с Гегелем и его последователями.
Еще один штрих. Как-то — когда «По ком звонит колокол» Хемингуэя был под запретом — Валентин Фердинандович увидел у меня машинописный текст этой книги. Его реплика: «Читаете, как мы проиграли войну в Испании?»
Валентин Фердинандович был многогранной личностью. Он внес весомый вклад в историю философии, в логику, эстетику, литературоведение. Он был прекрасно знаком с современным естествознанием, увлекался наблюдением Луны, специально изучал французскую геодезическую школу. Я как-то удивился такой разносторонности Валентина Фердинандовича. Он заметил, что в наше время нельзя быть специалистом в одной области. Если нет возможности честно работать в истории философии, можно перейти в эстетику, логику. Главное — не говорить и не писать то, за что впоследствии будет стыдно. При переиздании своих работ 20— 30-х годов он не менял в них ни строчки.