В финале Джон умрет

Вонг Дэвид

Темнота, темнота, темнота. Кое–где, на каких–то незнакомых механизмах горели красные огоньки, но никаких потолочных ламп — ничего, кроме крошечных островков све–1га, тени от которых оказывались перевернутыми вверх ногами. Человек, за которым мы гнались, растворился в темно, те, и мы не последовали за ним.

Слева стояли ряды из сотен синих пластиковых бочек. Две 6очки с краю, не закрытые крышками, наполняла багровая жидкость, похожая на жидкость для коробки передач. Два человека разливали жидкость в пузырьки. Один из этих людей повернулся ко мне, и я увидел, что у него нет лица.

Или, скорее, у него была половина лица: закругленный лоб, нависавший над тем местом, где

располагаются глаза, и сливавшийся со щеками. Широкие и плоские, как у африканца, ноздри, тонкий безгубый рот и огромные уши. Второй человек выглядел точно так же. Такими же оказались и четверо, стоявшие в том же ряду чуть поодаль. В руках они держали огромные полупрозрачные пластиковые вакуумные упаковки, в которых находилось нечто, похожее на говяжью грудинку.

Я глазел по сторонам, словно малыш на экскурсии. Слева от меня находились высокие — размером с дом — стеклянные баки, вроде тех, что можно увидеть в городском океанариуме. В баках, наполненных мутно–розовой жидкостью, плавали бледные смутные тени, которые, возможно, когда–то были людьми, собаками и белками. Я потрясенно шагал мимо баков, моргая, отчаянно пытаясь привыкнуть к темноте и увидеть все. Неудивительно, что они не тратились на освещение. Глаз почти ни у кого нет, так зачем увеличивать счет за электричество?

Везде одно и то же: начальство — это сборище прижимистых ублюдков.

За спиной вздохнул Джон — от удивления, отвращения или и от того, и от другого. Я проследил за направлением его взгляда и увидел футах в двадцати проволочную клетку, в которой стоял худой перепуганный мальчик лет десяти. Рядом с клеткой находилось какое–то круглое, высотой футов в пять, устройство с красной лампочкой на боку. Лампочка зажглась зеленым светом, раздался электронный звук. Мальчик закричал.

Его кожа пошла пузырями, сморщилась; один глаз сдулся, превратился в белую жидкость и потек по щеке, будто сперма. Мышцы расплавились и отделились от костей. Мальчик рухнул на пол, превратившись в содрогающийся кровавый комок, закипел и стал принимать новую форму. Появились две крошечные ножки. Копыто. Еще две ноги, округлое тело. За моей спиной заскулила Молли: она смотрела туда же, куда и я. Через пять секунд в клетке оказалась розовая, упитанная свинья.

— Твою! Мать! — воскликнул Джон.

Свинья спокойно подошла к стенке клетки, понюхала меня, затем поставила на сетку передние ноги — и мне показалось, что я вижу тот самый знак «пи», который когда–то был у Молли и у Дрейка, и… Черт побери, что все это значит? Я дернул шнур пилы так сильно, что едва не порвал. Пила взревела и ожила.

Джон посмотрел на Молли и сказал:

— Давай высирай бомбу. Взорвем это место ко всем чертям.

– БРОСАЙ ЭТУ ШТУКУ!

Мы обернулись: футах в тридцати от нас возник человек в «стерильном костюме»; его голос доносился через небольшой динамик на боковой поверхности капюшона. Человек пробирался сквозь толпу работников в белых комбинезонах, целясь в нас из огромной винтовки с невероятным количеством стволов.

Джон не бросил огнемет, а вместо этого направил его на человека.

— Это ты бросай пушку, урод.

— Делайте, как он говорит, сэр. Мы вне себя от ярости, — добавил я.

– У ВАС ОДНА СЕКУНДА НА ТО, ЧТОБЫ БРОСИТЬ ПИЛУ И ЭТУ… ШТУКУ.

– ТЫ ЗАСТРЕЛИЛ МЕНЯ! А–А–А–А! — завопил Джон, упав на пол.

Никакого выстрела не было. Я подбежал к Джону.

— Ты застрелил его! А ведь у него четверо детей! Точнее, четверо сирот.

Человек подошел к нам, держа на прицеле Джона. Винтовка гладкая, обтекаемая, с зеленым электронным прицелом, казалось, прилетела в наш мир из 2050–го года. Внизу у нее был маленький

ствол, а наверху — такой огромный, что наверняка должен стрелять артиллерийскими снарядами.

– ЭЙ, ТЫ, ОТОЙДИ И ЛЯГ НА ПОЛ ВОН ТАМ.

— Ты застрелил его, сукин сын! — крикнул я, встал и подался назад.

Человек подошел к Джону и прицелился ему в голову.

– ТЫ НЕ РАНЕН. ВСТАВАЙ.

Во мне боролись два импульса: желание сдаться, избавиться от напряжения и страха, смириться со своей судьбой — и жажда насилия.

Не помню, какой выбор я сделал. Мышцы вспыхнули от хлынувшего в них адреналина, и внезапно я ощутил ярость и страх, поймал самый мощный кайф, который только может испытывать человек. За долю секунды я понял, что силы неравны, но решил, что, если уж мне суждено умереть, то пусть я умру именно так. Оставлю этому гаду шрам на память.

Я бросился вперед, размахивая пилой, словно бейсбольной битой. Я целился высоко, намереваясь отхватить плечо, но промахнулся и попал по кисти, державшей рукоять винтовки. Цепь отскочила от оружия. Отдача заставила меня выронить пилу, и она загромыхала по полу.

Класс.

Человек завопил от боли и, к моему ужасу, на пол упали два окровавленных пальца. Рядом о бетон с грохотом ударилась винтовка. Я бросился за ней, схватил липкую от крови рукоять. Спусковой крючок был там же, где и у всех остальных пушек. Я прицелился в грудь человеку и поднялся на ноги. Джон тоже встал, с отвращением глядя на обрубки пальцев.

— Сэр, вам нужно обратиться к врачу, — сказал я.

Мужчина не сдвинулся с места. Мое сердце забилось.

Я понял, что искалечил человека на всю жизнь.

— В этом месте ты должен побежать на поиски аптечки, кретин, — сказал Джон.

Человек заковылял прочь. Сотни лысых безликих рабочих неподвижно стояли вокруг нас, словно манекены. Все остановилось. Машины отключались.

— Пока что все идет неплохо, — заметил я, пытаясь отдышаться и чувствуя, что вот–вот обмочусь.

ЧПОК!

В одной из бочек рядом со мной образовалась течь. Секунду мы с Джоном удивленно смотрели на нее, и вдруг заметили, что на нас, огибая рабочих–манекенов и опрокидывая оборудование, со всех сторон несется десяток вооруженных людей в белых комбинезонах. Послышались еле слышные хлопки выстрелов.

Совершенно не понимая, что нужно делать, я направил ствол винтовки на один из огромных баков, наполненных розовой жидкостью и бог знает чем еще, и нажал на спусковой крючок. Баки взорвались: полетели осколки стекла, на пол потекла жидкость и полезли существа, размахивающие конечностями. Безликие рабочие бросились врассыпную.

Началось безумие. Нечеловеческие вопли, звон бьющегося стекла, грохот опрокидываемых столов. Существа, выпавшие из баков, извивались, молотили лапами по полу. Мне показалось, что я увидел безволосого бабуина с человеческим лицом. Все это было как в тумане. Джон бросился бежать, а я за ним.

Мы огибали людей, словно нападающие — защитников. Вокруг нас кипел хаос. Помещение, в котором мы находились, выглядело сумасшедшей пародией на магазин или торговым центром из кошмарного сна. Мы пробежали мимо сотен ходячих манекенов, мимо столов, заваленных одеждой, портняжным инструментом и рулонами ткани. Мимо полки с нижним бельем. Мимо стоматологического отдела, где сверлили зубы, делали вставные челюсти и коронки. Мы опрокидывали стулья, столы и шкафы. Увидели безногую женщину, привязанную к столу, стеллажи с огромными, пронумерованными мешками, похожими на тот, который стоял в ванной Эми. Я заметил человека, прикованного цепями к стене: вместо рук у него были змеи, которые яростно щелкали челюстями, обнажая ядовитые клыки.