В футбольном зазеркалье
Шрифт:
– Говорят… Надеются, что класс игры повысится. Футболу же на пользу.
– Не-е… – Иван Степанович скривился, затряс головой. – Не в этом дело. Техники нам действительно подбавить не мешало бы. Но ведь когда она наживается? В детстве. Пеле начал гонять мячи, едва научил-ся ходить. За пацанов нам надо браться как следует, за пацанов. Вот где наши резервы. А то… придет в команду лоб, а его еще учить надо. Он мяч на ходу обработать не может! Мяч! А пока учишь, ему, глядишь, и на покой уже пора… Нет, Геш, в команду должен приходить игрок, как музыкант в оркестр, с высшим образованием. Тогда и у тренера руки развяжутся, тогда он совсем о другом думать будет.
В ночном гудящем самолете было сонно, сумрачно, свет падал узким лучиком в колени. Разговаривая, он наклонялся ближе
Но почему теперь, припоминая, он не мог избавиться от ощущения, что весь тот долгий откровенный разговор Иван Степанович затеял ради него? Скачков уверен был, что тренер обрадованно откровенничает с ним без всяких тайных мыслей. Теперь же, после того, как он узнал о своем предполагаемом уходе, о проводах (о похоронах своих!), ему казалось, что весь тот поздний разговор в пути имел одну-единственную цель: подвести его самого к сознанию самостоятельного решительного шага.
Да, так оно, пожалуй, и было, хотя ничем – ни словом, ни намеком Иван Степанович не подтолкнул его к догадке. Сначала он погоревал о Владике Серебрякове. Успех уже ударил парню в голову. Иван Степанович однажды стал свидетелем того, как Владик измывался над официантом. Сначала он потребовал заменить ему блюдо, затем ударился в амбицию: стал уверять, что блюдо то же самое, лишь заменен гарнир. «Уверяю вас!» – оправдывался официант. «А я говорю, замените», – надменно цедил Владик, и руки в карманах, раскачивался на стуле. Сцену прекратил Иван Степанович. «Идем-ка», – поманил он Владика и увел с собой… Парень уже прекрасно сознает свое значение для команды. Иван Степанович опасался происков вербовщиков. Приедет опытный деляга, наобещает золотые горы и сорвет с места. А что парня удержит? Учебу бросил, живет без якоря, без мыслей, одним сегодняшним счастливым днем: девочки, магнитофон, сладкий угар успеха, молодости. Обидно будет, если клюнет на приманку и пропадет. За примером ходить нечего: Федор Сухов… Кстати, в Вене Федор отыграл прилично, особенно в начале встречи, но под конец силенки все же подвели – последние минуты еле ноги передвигал. Винить Федору некого: сам виноват – не берег себя в свое время. Теперь собирать, что растеряно, поздновато. И наконец Белецкий Игорек. О Белецком тренер проявлял тревожную заботу. И, как он доказывал, было отчего. «Сам посуди, Геш…» Парнишка вырос, можно сказать, созрел для основного состава. А куда его ставить, куда? Вместо кого? Ну, пока Мухин лечится от травмы, Игорек поиграет на краю. А потом? Вот тут и задумаешься. А парню могут хоть сегодня предложить место в любой команде. И попробуй задержи парня, если подаст на переход. Не задержишь, не возразишь. Кому, в самом деле, охота лучшие свои годы просиживать на скамейке запасных? Хоть кого коснись…
Доверчиво выкладывая все свои тревоги и сомнения, Иван Степанович ставил старого испытанного капитана лицом к лицу с проблемами дальнейшего развития команды и, как бы предлагая ему свое хлопотное место, ждал совета: что делать, как поступить?
Там, в самолете, Скачков был озабочен и так же, как и тренер, искал ответа, выхода. Положеньице, действительно… Особенно с Белецким. Упустишь – потеряешь. А потерять нельзя, преступно потерять. Парня нашли, вырастили, поставили на ноги. И – нате вам: кому-то готовенький подарочек!.. А выход, как оказывалось, был прост.
В душе его всегда жила надежда, что в некий срок, когда он все же скажет о своем уходе, Иван Степанович запротестует, станет разуверять его, уговаривать, даже стыдить. А выходило?
Теперь, когда решение пришло, боль внезапного открытия становилась меньше, меньше – исчезала… Он, как футболист, отдавший полю долгих четырнадцать
Конечно, сезон-другой еще можно продержаться, перейди он в другую команду. И его возьмут, с удовольствием возьмут. Он еще может отыграть. Но это уже добывательство, хватанье за соломинку. В «Локомотиве» он начинал, отдал ему всю молодость, и вдруг на склоне, на закате… Молодые игроки, те как-то не чувствуют такой привязанности к городу, к команде, будто растут без корешков в родной земле: чуть поманил его, он тут же подхватился и полетел. Для них же, «стариков», вся жизнь связана с одной командой, и с каждым годом корни прорастали все глубже, глубже – не сорвешь. В чужой команде они и заиграть не смогут так, как у себя. Не смог же Федор Сухов показать в Москве своей игры!
Размышляя в одиночестве, Скачков понемногу привыкал и смирялся, как отставший пассажир, на глазах которого нарядный и стреми-тельный экспресс умчался вихрем дальше, а он остался на пустой платформе…
Засыпая, Скачков блуждающей рукой нашарил в изголовье выключатель ночника. Едва в его окне погас неяркий поздний свет, снаружи раздался тихий деликатный визг разочарованного Тузика.
После успеха в Вене, игры дома, на своем стадионе, «Локомотив» провел неровно.
Первая встреча – с армейцами Москвы – внушала опасение с самого начала, и на установке, манипулируя фигурками на макете, Иван Степанович не скупился на детальные разработки. Противник был традиционно трудный, к тому же в этом матче команде приходилось как бы заново держать экзамен на своем поле. Никто из болельщиков венского матча не видел (встреча по телевидению не транслировалась), но в то же время каждый знал об игре с австрийцами по отчетам, и высокая оценка, единодушно выставленная «Локомотиву», подогревала нетерпеливый интерес трибун.
Матч у армейцев выиграли и выиграли, как показалось Скачкову, довольно легко. В тот день «Локомотиву» удавалось все, и скромный счет 1:0 (гол забил Серебряков) не отражал картины встречи. Уверенно распоряжаясь мячом на всем пространстве поля, хозяева не выпускали инициативы до самого финального свистка.
После двух очков, добытых в артистично, вдохновенно сыгранном матче, «Локомотив», казалось бы, нашел свою игру, но вот очередная встреча – с киевскими динамовцами, – и на трибунах оба тайма не умолкал негодующий циничный свист обманутых болельщиков, настолько вдруг убого и бесцветно действовал «Локомотив».
Зрители, набившиеся на трибуны, видели лишь то, что происходило на их глазах на поле. И никто не был посвящен в события, предшествовавшие матчу.
Дело в том, что в день матча на тренировочной базе «Локомотива» за городом с самого утра царил переполох: на утренней разминке вдруг оказалось, что ночью с базы исчез Серебряков. Как он сумел? Когда? Зачем?
Старая Марковна, дремавшая всю ночь в дежурке, припомнила, что где-то вскоре после отбоя на дороге возле тренировочного поля раза два протяжно прогудела автомобильная сирена. Марковна не придала этому значения, тем более, что с базы никто не выходил.
– Он, видно, через забор стрельнул! – высказала догадку старуха. – Ну, кот!
Завтрак прошел без Серебрякова, не явился он и к обеду. Настроение в команде падало.
Кто-то из ребят, кажется, Батищев, уходя из столовой, проворчал, что сами виноваты: захвалили парня, подняли до небес.
– Икона, чего уж там… Только молиться не молились.
Сам Сема своим горбом добился себе места в основном составе, боялся лишний стакан воды выпить, чтобы не потяжелеть.
После обеда ребята разошлись по комнатам – мертвый час. Скачкову не лежалось, он вышел на крылечко и увидел за воротами мешковатую фигуру тренера, Иван Степанович с надеждой вглядывался, не покажется ли пыль на дороге. Нет, чисто, безлюдно – тишина и зной. Даже на озере все замерло.