В глубине Великого Кристалла. Легенда о Хранителе
Шрифт:
– Издалека да в сумерках что не почудится…
Темный выступ на обрыве наконец плавно закрыл скульптуру.
– А я-то думал… – сказал мальчик. – Будто мальчишка там.
– Ну, так и есть. Бронзовый мальчик, ростом с тебя.
– Значит, там парк? Или пионерский лагерь?
– Нет, место глухое. Но раньше был город…
– Как это… был? А куда девался?
– Обезлюдел понемногу, разрушился. Остатки война сровняла… А памятник вот сохранился.
– Памятник?
– Да, памятник мальчику. Жителю этого города… Кстати, место до сих пор так и называется – мыс Город. Только об
– Я не знал, – насупился мальчик. – Я первый раз тут плыву. В Лисьи Норы я на поезде ехал… И вообще мы в этих краях недавно, а раньше в Тюмени жили…
– Про город на мысу и местные-то жители почти не помнят.
– Значит, он древний?
– Отнюдь…
– Тогда почему не помнят?
– Слишком заняты собственными делами.
– А этот памятник… то есть мальчик, он кто? Герой?
– Герой? Возможно… в какие-то моменты, чтобы судить об этом, надо знать его историю.
– А вы знаете?
– Мне ли не знать, – сухо отозвался Пассажир.
И наступило молчание. У Пассажира – непонятное, у мальчика – слегка обиженное. Мальчику казалось, что он имеет право услышать подробности. Но расспрашивать он не стал. Пассажир наконец сказал:
– У ревизоров «Плодоовощторга» тоже бывают странности… Я долго собирал в этих местах разные истории. И подлинные случаи, и легенды… И одна из них как раз об этом городе.
– Легенда?
– История, голубчик… Подлинная, хотя и малоизвестная… Я по канцелярской привычке все, что узнавал, записывал в тетрадки. Написал и про этот город… Упаси господи, я никогда не метил в литераторы, писал для себя, просто чтобы не забыть… Но… – В голосе Пассажира скользнула неожиданная, самоуверенно-ребячливая нотка. – На сей раз получилось, по-моему, что-то вроде повести. Возможно, не хуже других…
– А он что, погиб? Тот, кто на памятнике…
– Н-нет… Почему ты решил?
Мальчик вздохнул:
– Я не решил. Просто я не люблю историй с плохим концом.
Пассажир, кажется, улыбнулся в сумраке:
– А ты думаешь, я собрался тебе рассказывать?
Тогда улыбнулся и мальчик:
– Мне так показалось.
– Видишь ли… Я твой должник. Ты меня от хвори спас. А теперь вот сидишь и, кажется, скучаешь. И я подумал, что если смогу развлечь тебя… Если, конечно, тебе любопытно…
– Ага, – сказал мальчик.
– Только пойдем в каюту, дружок. Зябко здесь все-таки, а история некороткая…
Мальчишки в Старом городе
В каюте над столом была укреплена лампочка под желтым шелковым колпаком. Она уютно засветилась. Пассажир достал из чемодана клеенчатую тетрадь с разлохмаченными уголками. Надел круглые очки в тонкой серебристой оправе. Сел в кресло.
– А ты забирайся на свой насест…
– Я лучше так. – Мальчик опять сел верхом на стул. Это была привычка, от которой не отучила его даже Анна Яковлевна.
Пассажир полистал тетрадь, посмотрел на мальчика из-за очков. Покашлял. При желтом свете морщины его казались резкими, как шрамы. Водянисто-серые глаза стали очень темными. Тень от носа легла
Мальчик с вежливым нетерпением поворочался на стуле. Пассажир отложил тетрадь.
– Наверно, лучше так… Вначале у меня написано длинное вступление: история города с давних времен, быт, нравы и прочая, прочая… Боюсь, что это скучно. Лучше я начну без записок, полаконичнее… На диалекте коренных жителей город назывался тогда Реттерхальм – Рыцарский шлем…
Он и правда был построен во времена рыцарей. Место подходящее… С той поры в городе осталось много всякой старины: красивые здания, церкви, два замка. Арки каменных мостов над расселинами и оврагами, которые рассекают склоны холма…
На обрыве, где сейчас памятник, стоял артиллерийский форт. Впрочем, о нем позднее… Улицы поднимались от подножия холма к вершине. Порой это были даже не улицы, а широкие и узкие лестницы с площадками, тропинки среди садовых решеток и гранитных стен с колоннами и нишами. В нишах стояли чугунные фигуры древних святых и воинов, закованных в доспехи.
А главная улица охватывала холмы спиралью. Она несколькими витками шла от набережной со зданием магистрата до площади с Маячной башней. Башня была круглая, с громадным стеклянным шаром наверху. Внутри шара, чуть заходило солнце, вспыхивал фонарь. Впрочем, он служил скорее для украшения, чем для пользы, потому что большие суда по реке не ходили.
– Не ходили? Она же широкая…
– Да ведь и сейчас не ходят большие-то… В устье лежит песчаная отмель. Бар называется. Этот бар не пускает суда в реку. А без сообщения с морем у реки какая жизнь. Ты, наверно, обратил внимание, что на здешних берегах нет крупных городов. Не то что на других ближних реках…
– Но этот, Реттерхальм, он был все-таки крупный?
– Вовсе нет. Около двух тысяч жителей. Даже по тем временам это совсем немного… Однако город был знаменит: своим театром, библиотекой, древностями. Сюда любили наезжать поклонники искусства и старины… И сами обитатели Реттерхальма любили, конечно, свой город. В том числе и юные жители, школьники. Потому что трудно придумать более подходящее место для игр, чем старые переулки, заросшие дворы, таинственные подвалы под цитаделью и галереи в замковых дворах.
– А тот мальчик, он…
– И тот мальчик любил, разумеется. О нем сейчас и речь…
Я постараюсь, чтобы ты представил его подробно. Когда ясно представляешь себе человека, легче его понять… Лет ему было без малого тринадцать. Лицо узкое, глаза светлые, волосы прямые и почти белые. Даже подстриженные, они падали на уши и на шею… В общем, типичный житель здешних северных мест. Обыкновенный реттерхальмский школьник в голландке и с шульташем…
– С чем?
– Так называлась школьная сумка из твердой кожи – шульташ. А голландка – это матросская блуза с галстучком. Тогда такие блузы носили мальчишки во всей Европе. Или короткие курточки с узкими рукавами и белыми откидными воротниками. И штаны с медными пуговками у колен, и высокие башмаки с крючками для шнурков, и кусачие шерстяные чулки, без которых даже в жаркие летние дни не пускали в реттерхальмскую школу… Так что, видишь, внешне Галька был совсем не такой, как ты…