В глубине Великого Кристалла. Том 1

Крапивин Владислав Петрович

Ежики вспомнил метровый галион в желтом окне.

— Ну да, — кивнул Яшка. — Как модель кораблика не может стать кораблем. Но все равно она немножко корабль… А я… Во мне ведь есть что-то космическое. И одним атомом Вселенной — одной звездой — я сделаться могу! Ведь во мне звездное вещество.

— Ну… а как ты ею сделаешься? Звездой-то… — робко сказал Ежики.

— Я должен вспыхнуть! А ты мне поможешь.

— Ну уж дудки! — Ежики решил, что спятивший Яшка хочет окунуться в какую-то горючку, а потом чтобы его зажигалкой!

Причем он забыл в этот миг, что настоящий-то Яшка — кристалл, а не мальчик.

Яшка-Лотик на краю кадки вдруг опрокинулся, привалился к пальме (она, правда, не шелохнулась), задрал коленки и начал хохотать. Звонко так! Будто правдашний мальчишка:

— Да ты что придумал! Это же совсем не так! Ой, не могу!..

— Это что у тебя за веселье?! — За дверью послышались шаги.

Яшка прыгнул с кадки, стремительно уменьшился, кинулся к Ежики под простыню, юркнул в кулак. Повозился там и пропал — видимо, забрался внутрь кристалла.

Сестра Клара с фонариком возникла на пороге.

— Ты что, экран включал?

— А?

— Мне показалось, что у тебя экран работает. Или есть кто-то…

— Кто?

— Вот я и спрашиваю…

Яшка тихо хихикал в кулаке.

— Я спал, — вполне натурально соврал Ежики. — А вы мне про экран… Я не знаю, где его тут включают…

— Извини, Мати. Наверно, я сама задремала… Бывает же…

Она тихо притворила дверь.

Яшка-мальчик всплыл над кроватью и повис у потолка, будто подвешенный за лямку. Несмотря на нелепость позы, он сказал очень веско:

— Я все науки перетряхнул в Информатории. Все узнал и рассчитал. Звезды часто зажигаются от столкновения. Летят в пространстве два камешка или две песчинки, и если скорость световая и если они сталкиваются — трах! — масса возрастает ужасно бесконечно и вспыхивает.

Ежики и сам слышал про такое. Но…

— А как встретишь-то? И как наберешь скорость?

— Наберу, — сказал Яшка, покачивая босыми ступнями (к одной прилипло семечко клена). — Ты поможешь.

— Как?!

— Да тише ты… Слушай и молчи. Ты сам себя не знаешь. А я чувствую — ты сможешь, ты же койво… Ты мне дай только первый толчок. Запусти из чего-нибудь или подбрось. И толкай взглядом! Представь, будто магнитным лучом гонишь меня вперед, вперед, все выше!.. Это для начала, первые секунды. А дальше я полечу сам.

— А энергия?

— В Космосе знаешь сколько энергии! Главное, настроиться на нужную волну.

Ежики поверил. И в то, что Яшка взлетит, и в то, что настроится на нужную волну и наберет скорость. Но грустно стало. И страшно за Яшку.

— Там же пустота… А если ты миллиард лет будешь лететь и не встретишь никакой песчинки? И не вспыхнешь?

— Когда-нибудь все равно встречу. Хоть в бесконечности…

— А если… когда вспыхнешь… Ты не боишься?

Яшка сверху упал на постель. Ежики пискнул и зажмурился, ожидая удара.

Но даже простыня не шелохнулась. Яшка — настоящий, с репьем в кудлатой голове, однако совершенно невесомый — сел на край кровати. Зябко взял себя за плечи.

— Страшно маленько… А все равно. Раз я могу стать звездой — я должен. Иначе зачем я на свете? Валяться в чужих карманах?

Ежики тихо сказал:

— Не в чужих, а в моем.

Яшка быстро оглянулся на него через плечо. Отвернулся опять. И ответил так же тихо:

— Я ведь все равно не могу быть твоим йхоло. Я живой…

— Разве я говорил, что йхоло? Я думал… что друг…

— А друзей в клетках не держат…

Что тут можно было возразить?

А Яшка, не оборачиваясь, проговорил:

— И дружба ведь не бывает вечная…

— Почему?

— Ну… ты вырастешь…

— А потом умру, — подсказал Ежики. Ему было не страшно, только горько.

— Я не про то… Но люди, они ведь часто забывают. Я куда-нибудь завалюсь опять… Или ты вдруг потеряешь свою силу, когда взрослым станешь. А кроме тебя, никто меня в полет не отправит.

Ежики сказал медленно и твердо:

— Ну, хорошо. Но сначала ты поможешь мне.

— Как?

— Слушай.

— Ты не говори. Ты просто думай. Только отчетливыми словами.

Но оказалось, что отчетливых слов нет. Не находятся. И фразы все перепутались, и мысли. И было гораздо проще и легче разреветься в подушку, чем начать рассказ о кронверке и о засаде. Потому что чувство загнанности, тревога, тоска по маме все время были рядом. Они лишь чуть-чуть забылись во время Яшкиного рассказа. А теперь…

И это второй раз сегодня! Сперва перед Кантором, а сейчас при Яшке. Вот тебе и воины-итты…

Яшка тронул его за плечо. (Надо же! Невесомый, а чувствуется.)

— Ежики… ты вот что… Сунь меня под подушку вместе с монеткой. И думай, про что хочешь. Я попробую сам разобраться…

Он пропал. Сидел рядом — и нет. Лишь опять шевельнулось в кулаке. Ежики послушно затолкал кристалл и монетку под подушку. Вдавился в нее щекой. И стал думать про все, что недавно было. Вспоминать. Снова загудели коридоры кронверка, снова телефон, голос (Ежики опять всхлипнул). И белая комната, и эти трое!

Зачем?

«Яшка, зачем?»

Потом потемнело все, запуталось. И Ежики увидел во сне маму.

В те дальние и счастливые времена, когда Ежики жил в своем доме, ему нередко случалось оставаться одному. Мама уезжала на день-два то в дачный поселок Пески к знакомым, то куда-то по служебным делам, то на экскурсию вдоль побережья. А бывало и так, что звонила вечером:

— Ежики, меня просили срочно съездить на станцию Черная Балка, у них капризничают диспетчерские схемы. Я вернусь утром. Долго не сиди у экрана — поужинай и ложись…