В горах Кавказа. Записки современного пустынножителя
Шрифт:
В полдень подошли к кельям приозерных монахинь. Здесь их сытно покормили, и брат предложил остаться у них на ночлег, чтобы утром, со свежими силами, не спеша дойти до пустыньки, но старец понудил его немедля продолжить путешествие. В кельях матушек нашлись для него припасенные братьями резиновые сапоги большого размера. Он надел их, взял в руки свою походную палочку, и они пошли на спуск к северной оконечности озера. Монахини, выйдя из келий, долго смотрели им вслед, дивясь необыкновенно бодрой походке старца. Спустившись крутой тропой к берегу речки, брат вытащил из-под колодины две длинные заостренные палки, которые братья, при окончании своего пути, обычно прятали в том месте.
Одну
В первое же воскресенье отец Анемподист изъявил желание отслужить литургию. Больной брат накануне испек просфоры, и рано вечером в субботу началось бдение, которое продолжалось шесть часов. Старец, к удивлению всех, все это время стоял на ногах, за исключением нескольких моментов богослужения, когда разрешается сидеть.
В девять часов вечера, по окончании утрени, сделали перерыв. Братья разошлись по кельям отдыхать. Ушел в свою келью и отец Анемподист, но ровно в полночь, освещая тропу электрофонариком, он пришел в церковь продолжать службу. Прочитали полунощницу и часы, вслед за ними началась литургия, по окончании которой старец приступил к исповеди, а потом ко причащению, которое закончилось уже утром. И все это время, почти пять часов, он стоял на ногах. Удивительно, что в столь преклонном возрасте старец был на редкость бодрым: хорошо слышал и хорошо видел, имел хорошую память и, несмотря на высокий рост, нисколько не горбился.
После богослужения двое из братьев занялись приготовлением трапезы, а остальные, в ожидании ее, сели вокруг отца Анемподиста, прося его рассказать им что-нибудь на пользу души из своего личного опыта. Несколько помедлив, он стал рассказывать:
— В феврале месяце позапрошлого года оборвалась жизнь одного никому почти не известного пустынножителя, оставив в недоумении тех, кто его знал. А началась эта история с того, что много лет тому назад в Сухумской кладбищенской церкви появился никому не известный, похожий на монаха, странник-молчальник. Он носил бороду, длинные волосы, а на голове — потрепанную монашескую скуфью. Одет он был в очень грязный брезентовый плащ с башлыком и кирзовые сапоги. С виду — настоящий бродяга. Он никогда ни с кем не разговаривал. Церковные уборщицы кормили его остатками с панихидного стола, а где он жил — этим никто никогда не интересовался. Комендант кладбищенской церкви случайно обнаружил его в одном из склепов, спящего на лежащих в нем гробах. Он пытался вступить с незнакомцем в разговор, но тот молчал, не отвечая ни на один из заданных вопросов.
Комендант кладбища был глубоко верующим человеком с очень сострадательным сердцем. Он без труда догадался, что перед ним — бездомный странствующий монах. Немного подумав, комендант сказал:
— Если тебя здесь обнаружит милиция, то меня накажут за это строже, чем тебя самого. Пойдем ко мне в дом, немного поживешь
Странник кивнул головой и начал складывать в рюкзак какие-то книжки, лампадку и иконку. Когда пришли в дом, комендант поинтересовался:
— Ну, как же все-таки тебя зовут, любезный?
Гость показал рукой, чтобы ему дали карандаш, и на клочке бумаги написал каракулями: «Имя мое — Николай».
— Ну вот, а меня зовут Федор, — сказал комендант. Прожив у Федора некоторое время, Николай заметил, что его жена не слишком благоволит к нему, поэтому он присмотрел себе местечко в хлеву, где рядом с коровой, за перегородкой, было свободное место, в котором обычно складывали дрова. Он написал Федору, что желает жить один в дровянике, чтобы не отягощать их. Федор с возмущением стал объяснять ему, что там холодно и за одну ночь можно простудиться, но Николай настоял на своем.
Далеко в горах у Федора была собственная пасека и небольшой домик с печью, в котором никто не жил. По соседству располагалась большая колхозная пасека, а в ней — сторож, который, по договоренности, присматривал за пасекой Федора. На чердаке домика, в деревянном ящике, хранилось довольно много продуктов и кухонная посуда. Обо всем этом он рассказал Николаю, и тот одобрительно закивал головой. Уже начали готовиться к отъезду, как вдруг неожиданно погода изменилась: в городе начались дожди, а в горах выпал глубокий снег. Движение транспорта прекратилось, и все их замыслы расстроились. Стали ждать прояснения. Потянулись дни за днями, а погода, наперекор их чаяниям, продолжала бушевать.
Живя в хлеву, брат Николай питался от стола хозяев, но со временем заключил, что и этим отягощает их. Тогда он написал Федору, что питаться будет сам от себя. Федор в недоумении пытался расспрашивать его о причине такого решения, и Николай написал: «Когда буду жить на твоей пасеке и караулить твоих пчел, тогда и хлеб твой буду есть, а раз не работаю, то и питаться буду сам от себя».
Он стал ходить на городской рынок, чтобы в мусорных урнах собирать полугнилые овощи и фрукты, которые бросали уборщицы рынка в конце рабочего дня. Набрав сумку овощного мусора, он приносил его к себе, в дровяничек, перебирал, очищал, обрезал и готовил из него варево.
Однажды, нежданно-негаданно, милиция оцепила рынок и произвела проверку документов, набрав полную машину бродяг, среди которых оказался и Николай. Привезли их в спецприемник и стали, заполняя на каждого следственные бланки, водворять по одному за решетку. Дошла очередь и до брата Николая: спросили фамилию — он молчит, спросили вторично — он молчит, тогда рядом стоящий милиционер, размахнувшись, ударил его по голове так, что с нее слетела скуфья. Николай нагнулся, поднял ее и надел на голову. Опять задали тот же вопрос — он молчит. Милиционер ударил его вторично, скуфья опять упала на пол, но он уже не стал ее и подымать.
Следователь смотрит на него и по выражению лица и глаз заключает, что он все понимает, но почему молчит?..
Тогда стали его изуверски бить, свалив на пол. Пинали ногами куда попало, но ничего не добились — он молчал, не произнеся ни единого звука. Наконец, сняли отпечатки пальцев обеих рук и втолкнули в КПЗ.
Позже об этой сцене рассказывал другой странник, который вместе с братом Николаем оказался среди арестованных. На третий день после первичного допроса, на спецмашине, его повезли к врачу-психиатру, потом в клинический научно-исследовательский отдел. Все эксперименты, однако, подтвердили, что он нормальный человек, только с признаками дистрофии (крайнего истощения организма в целом).