В городе Ю. (Повести и рассказы)
Шрифт:
Иногда я брал с собой Костю: в купе без пассажиров шум и вибрации были чуть другими.
— Вот черт какой! — довольный, говорил Костя, собираясь.— Пользуется, что у меня время есть!
…Однажды я привинтил аппаратуру и пошел в коридор за Костей. С ним стоял какой-то тип, видно, забредший из вагона-ресторана. Глаза его и рот составляли мокрый блестящий круг. Оказавшись в пустом темном вагоне, он несколько ошалел от неожиданности, но все же старался говорить громко, показывая, что этот лунный свет и тишина
— Костя, пора! — позвал я.
Он вошел в купе, задвинул дверь.
— Вот черт какой! — взволнованно заговорил Костя.— Пристал — ты, говорит, не падай духом, учись… еще, может, человеком станешь… Вот черт какой! — говорил он, тяжело дыша.
— Ну, все, тихо,— сказал я.— Включаю.
На столик наехал свет, рябой от стекол.
Как-то, вернувшись из поездки, на пустынной улице я вдруг услышал женский крик:
— Поймайте его! Пожалуйста, поймайте!
Обернувшись, я увидел бегущую прекрасную девушку, но, кроме меня, никого на улице не было.
Я поглядел вниз и увидел зверька, похожего на крысу.
Быстро нагнувшись, я схватил его двумя пальцами за бока.
Она подбежала ко мне, грудь ее высоко вздымалась.
— Ой, спасибо! — виновато улыбаясь, сказала она.
Зверек мне не понравился (наглая рожа!), девушка — да.
— Ну, давайте уж,— сказал я,— помогу вам его донести.
Я посадил его в шапку, было холодно.
По дороге она расстроенно говорила, что очень его любит (совсем еще школьница, юннатка!), но приходится отдавать его бабушке — занятий в институте так много, возвращаешься иногда совсем ночью…
Хомячок отчаянно рвался, порвал на мне: два пальто драповых, перелицованных, три костюма шевиотовых, шесть пар белья… Потом еще пытался отвалить — в моей шапке! Потом надулся.
Наконец появился дом, где жила ее бабушка. Стукнув дверью, девушка скрылась в высокой парадной.
Я долго стоял в каком-то оцепенении, глядя вверх.
Голове без шапки было холодно.
Дом был весь еще темный, и вдруг высоко в окне у закопченной стены зажглась лампочка, мне показалось, что я слышал щелчок.
…Потом мы очутились вдруг в винном дегустационном подвале «Нектар» — деревянном, горячем, освещенном пламенем… Кроме всего прочего здесь оказалось «Чинзано», а я всегда отличался большим чинзанолюбием.
Но ведущая дегустацию волевая женщина с высокой прической сумела создать крайне суровую обстановку, все время подчеркивая, что дегустация — это не забава.
— Если хотите развлекаться, идите в цирк! — то и дело гордо говорила она.
Лариса сидела рядом, стройно помещаясь на маленьком высоком сиденье, испуганно выполняя все инструкции. И только когда мы поднимались по крутой деревянной лесенке и я сзади тихонько подпер Ларису в плечи, она вдруг выгнулась и быстро
Я остановился. Озноб прошиб нас обоих.
На улице я сразу повел Ларису к себе домой. Она плелась за мной довольно покорно и вдруг уже на лестнице ухватилась за трубу!
Я обнял Ларису за талию, она мягко гнулась под моими руками… Потом выставила ногу, якобы для защиты… Потом осталось одно ощущение ее губ — сухих, чуть сморщенных, как застывшая пенка.
И, едва опомнившись, она снова ухватилась за трубу!
Я уже знал, что у нее есть официальный жених, ее ровесник…
— Ну, не пойдешь?
Закрыв глаза, она замотала головой.
— Ну, ладно.
Оскорбленный в худших своих чувствах, я проводил ее до дома, вернулся и уснул тяжелым сном праведника.
На следующий день я увидал ее из трамвая: она стояла у огня, прижатого к мерзлой земле ржавыми листами, тонкая, гибкая, правой рукой держала за спиной левую. Я стал расталкивать ни в чем не повинных граждан, но трамвай тронулся.
Весь день я был в напряжении, часа в четыре примчался к ней в институт, обегал все аудитории, читалки, лаборатории, но ее почему-то так нигде и не встретил.
Я шел по улице и вдруг увидал ее: она шагала с высоким длинноволосым красавцем и так была схвачена, обнята рукой за плечо, что даже рот ее слегка был стянут вбок!
…Промелькнуло несколько недель. Я абсолютно не забыл Ларису: время действует, когда оно работает, а просто так оно ничего не значит.
Я не звонил ей, но такое было впечатление, что звонил.
Случайно я видел ее на институтском стадионе. Она пробежала четыреста метров и, сбросив шиповки, босыми разгоряченными ступнями шлепала по мокрой холодной траве…
Раз только я позвонил ей — естественно, в час ночи, но она, что удивительно, не рассердилась и даже робко спросила:
— Именно сейчас необходимо встретиться?
— Нет, нет,— сказал я.— Вообще…
— Ах, вообще! — ответила она тихо, робко и, как мне показалось, слегка разочарованно.
Однажды я шел после работы по улицам, внушая себе, что я не знаю, куда я иду.
Было темно, но света еще не зажигали. Отовсюду — из подъездов и подворотен — валили темные толпы. Я свернул за угол и попал на улицу, где жила она.
И тут я увидел, что прямо посреди улицы бежит хомячок, тот самый, опять в чьей-то шапке, и, что меня возмутило, бежит абсолютно уверенно!
Потом я гнался за ним по мраморной лестнице. Он метнулся к двери. Я позвонил. Брякнул замок.
Лариса с изумлением смотрела на нас.
— Ну… пойдем ко мне? — неожиданно сказал я.
Опомнившись, она затрясла головой.
— Ну, а сюда… можно?
— Нет,— испуганно сказала она.
— Ну, а к другу?..
— К другу? — Она задумалась…