В храме Солнца деревья золотые
Шрифт:
— Экономить больше не придется, — успокоила его жена. — С завтрашнего дня я выхожу на новую работу. Если буду ездить в командировки, заплатят больше.
Муж с сомнением покачал головой.
— Что ты будешь делать?
— Что скажут.
— Надеюсь, интимных услуг от тебя не потребуют?
— Да ну тебя! — обиделась Лариса. — Вечно настроение испортишь…
— Просто я хорошо усвоил, что зря деньги нигде и никому не платят, — раздраженно сказал муж.
— Почему это зря? Я… работать буду. Это же кино! Как
— Ох, смотри, Лорка, как бы тебе этот праздник боком не вышел…
— Да замолчишь ты или нет? — едва не заплакала она. — Радовался бы, что я работу хорошую нашла, что с долгами расплатимся. А ты все каркаешь и каркаешь!
Но пыл ее угас. Праздничный ужин оказался не таким веселым, как ожидалось. Володя молчал и сопел недовольно, потом ушел в комнату разрабатывать свою негнущуюся в локте руку.
— Болит? — спросила жена, обнимая его за плечи.
— Болит, проклятая, — сокрушенно ответил Мельников. — И разгибаться не хочет. Черт, как не повезло!
Лариса, утомленная сегодняшними событиями, постирала кое-какую мелочь и легла. Забылась тревожным и неприятным сном. Чаров звал ее за собой, вел куда-то по бесконечным темным коридорам. Куда? Зачем? Лариса хотела вернуться, но тут же вспоминала о деньгах, о том, что их с Володей вот-вот выселят из квартиры. И шла за Чаровым. Он крепко держал ее за руку, часто оборачивался; в темноте его глаза сверкали, как у кота. Когда Лариса пыталась высвободиться, Чаров громко и раскатисто смеялся. В гулких коридорах его хохот многократно повторяло зловещее эхо…
— Лорка, Лорка! Проснись!
Лариса с трудом открыла глаза и вдохнула по — больше воздуха. В груди застыл тяжелый твердый ком. Володя изо всех сил тряс ее за плечо.
— Ну, слава богу! Я уж думал, не добужусь! — воскликнул он, испуганно глядя на жену. — Ты чего? Кошмар приснился?
— Где я?
Лариса спросонья не понимала, что происходит.
— Дома. Ты кричала во сне…
— Это нервы, — успокаиваясь, сказала она. — Слишком много впечатлений для одного дня.
— Принести тебе чаю? — спросил Мельников.
— Не надо. Давай спать…
Погода стояла, хуже не придумаешь. Всю ночь и весь день мело колким, морозным снегом, ветер завывал в переулках и проходных дворах, сбивал с ног.
— Ну и зима нынче выдалась! — сокрушалась Ангелина Львовна, пытаясь согреться. Пока они с Калитиным добрались от машины такси до ресторана, их с ног до головы засыпало снегом. — Закажи коньяк.
— Непременно, — кивнул Марат.
— Что будем есть? — поинтересовалась она. — Я очень голодная.
— Налимью уху и расстегаи.
— Так я и знала!
— Возражаешь? Она пожала плечами.
— Нет. Пусть будет уха…
Столики в зале были накрыты белоснежными скатертями, в каменном очаге горел живой огонь. Маленькая эстрада пустовала.
— Здесь
Пока они ожидали заказ, официант принес коньяк в стеклянном графине, холодную буженину и грибы.
— Давай выпьем, — сказала Ангелина. — А то я не согреюсь никак.
Марат налил в широкие бокалы помногу, почти на треть.
— За нас…
Выпитое растеклось внутри приятным теплом, сознание слегка затуманилось.
— Как твои дела? — спросила она, глядя на глубокие тени на лице Марата.
— Имеешь в виду студию? — усмехнулся он. — В общем, неплохо. Это что касается денег. В остальном… большого удовольствия я не получаю, занимаясь фотографией. Скука смертная…
— В детективном агентстве было веселее?
— Представь, да, — засмеялся Калитин. — Несмотря на разгул криминала и беспредел силовиков. Неизвестно, кто кого превзошел. Зато скучать не приходилось. Я уже не раз пожалел, что пришлось закрыть агентство.
— Неужели больше нечем развлекаться?
— Развлечение, как по мне, должно быть экстремальным. Мужчина, который не рискует, — ржавеет. Адреналин! Вот мужской наркотик.
До фотостудии Калитин владел частным сыскным агентством «Барс». А еще раньше — являлся сотрудником секретного спецподразделения. Годы, проведенные на государственной службе, он вспоминал неохотно. Посмеивался:
— Лучше забыть. Так для всех безопасней: и для меня, и для окружающих.
И он действительно забыл.
— Почему ты ушел из… госструктуры? — как-то спросила Закревская.
— А! — махнул рукой Марат. — Не хочу вспоминать! Мне в некотором роде повезло не упасть на скользкой дорожке, вот я и не стал испытывать судьбу. Второй раз она могла оказаться не столь благосклонной.
Ангелина Львовна решила не настаивать на откровенности. Она поняла, что в прошлом Марата есть нечто, куда нет доступа никому, в том числе и ей. В этом был свой резон. Меньше знаешь, крепче спишь.
Официант принес, наконец, дымящуюся уху, и они принялись за еду.
— Лина, а как твоя наука? Все пишешь статьи в умные журналы?
Отношения между Калитиным и Закревской давно перешли из разряда «пациент — доктор» в совершенно иное русло. Их можно было скорее назвать любовно-дружескими, нежели просто приятельскими. Ангелине Львовне нравилось в Марате все — он умел ненавязчиво общаться, не приставал к ней с поцелуями и объятиями. Даже то, что он пользовался успехом у женщин, импонировало ей. Он стал называть ее Лина, и Закревской понравилось. Имя Ангелина давало широкий простор для фантазий, но никто не переделал его на такое ласковое и мягкое. В школе Закревскую называли Геля, мама окрестила ее Ангелом, в институте ее игриво звали Анжелой, — и ни одно из этих уменьшительных имен ей не нравилось. А вот Лина… Словом, Калитин сумел угодить даме.