В Институте Времени идет расследование
Шрифт:
— У меня к вам целая куча вопросов накопилась, — сказал он, положив трубку после разговора с секретаршей Шелеста. — Можно, я по порядку?
— Пожалуйста, — досадливо морщась, сказал Борис. — Только я вряд ли смогу… Вообще-то лучше бы мне с Шелестом сначала объясниться. Вам трудно будет понять…
— А я все же постараюсь, — невозмутимо возразил Линьков. — Да и вопросы будут не такие уж сложные. Значит, вопрос первый: что вы сказали Берестовой по поводу того, что она видела вас в окне лаборатории
— Что же я мог сказать? — смущенно проговорил Борис. — Я… ну, я ведь там действительно был…
Линьков даже растерялся — очень уж легко и просто Борис признался, что лгал все эти дни, лгал изощренно, артистически… Потом ему стало жарко от злости.
— Выходит, что о смерти Левицкого вы знали еще двадцатого мая? — жестко спросил он.
— Ну… можно сказать, что двадцатого… — подумав, ответил Стружков.
— И знали, почему он… умер?
— Да… знал… Поэтому я и… — Он осекся и замолчал.
Линьков ошеломленно уставился на него. Да что ж это, Стружков теперь во всем сознается, и без особого смущения, словно это был дружеский розыгрыш! С ума он сошел, что ли?
— Тогда уж давайте по порядку, — мрачно предложил он, протирая очки. — Как вы попали в лабораторию? Неужели через проходную?
К его удивлению, Борис вяло улыбнулся, словно услышал не очень удачную шутку.
— Нет, через проходную мне было бы трудновато, — с оттенком юмора сказал он. — Я прямо сюда, в лабораторию…
— Как это: прямо в лабораторию? — удивился Линьков.
Борис посмотрел на него тоже с удивлением.
— Да вот… — Он кивнул на хронокамеру. — Как же еще?
Линьков совершенно сбился с толку. Не зная, как дальше вести разговор, он уцепился за хронофизические проблемы:
— Но ведь если вы путешествовали в прошлое, вы не могли вернуться назад! То есть если вы там выходили из хронокамеры. А вы, я знаю, выходили!
— Выходить-то я выходил, — сказал Борис, — но тут есть одна закавыка… боюсь, что вы не поймете, это уже тонкости… Лучше бы я сразу Шелесту доложил, и вы бы заодно послушали…
— Воля ваша, — сдержанно сказал Линьков, уязвленный этим упорным пренебрежением к его способностям в области хронофизики. — Но Шелест вам тоже вряд ли поверит. Всего час назад он втолковывал мне элементарную хронофизическую истину, что раз вы вернулись, значит, из камеры не выходили и никаких действий в прошлом не совершали.
— Что касается действий, — медленно проговорил Борис, — то действий я, пожалуй, никаких особых не совершал… Мне кажется, я и не должен был отклонить мировую линию… Хотя… ах я дурень! Ну конечно…
У Линькова в голове какая-то неприятная пустота образовалась от всей этой путаницы, от этих нелепых ответов, совершенно между собой не согласующихся. О каком двадцатом мая, собственно,
— Вот что, — сухо сказал он. — Расскажите, пожалуйста, что конкретно вы делали вечером двадцатого мая?
Борис вздохнул и досадливо поморщился.
— Н-ну… что… — Он запинался на каждом слове. — Увидел Аркадия… на диване… Хотел вызвать «скорую помощь»…
— Почему же не вызвали?
— Телефон, понимаете, не работал! — растерянно сказал Борис. — Я побежал в зал хронокамер…
— Лаборатория Чернышева ближе, чем зал, — заметил Линьков.
— Я… я не знал, что Чернышев еще здесь — пробормотал Борис. — Вернее, не сообразил… растерялся!
— Ну хорошо, побежали вы в зал, — скептически сказал Линьков, — и что же дальше?
— А там телефон тоже не работал! — криво усмехаясь, ответил Борис. — Представляете мое положение? Я совсем растерялся!
— Так растерялись, что на все махнули рукой? — с нескрываемой уже насмешкой спросил Линьков.
Его злила эта бездарная, нелепая ложь. Злила и очень удивляла. Три дня Борис Стружков лгал виртуозно, ни на секунду не вышел из роли, а теперь не может сочинить хотя бы относительно правдоподобную версию, путается, противоречит себе самому.
Но Бориса возмутила эта насмешка, и он заговорил без прежней вялости.
— То есть как это: махнул рукой?! — почти крикнул он. — Да вы что! Я затем, что ли, в прошлое лез? Я обратно побежал, в лабораторию. Мне вдруг страшно стало, что, пока я бегаю, Аркадий умрет… Он ведь совсем как мертвый был! — упавшим голосом сказал Борис. — Я пульс никак не мог нащупать и дыхания не слышал… И вот тут я голову совсем потерял! Сначала решил в проходную бежать. Потом в окно высунулся: думал, может, кто пройдет по улице, я закричу, — мне уже все равно было, пускай меня видят, пускай что угодно! Но никого не было…
— А Нина? — невольно спросил Линьков.
— Нину я не видел… может, она раньше проходила, еще до того, как я бегал вниз. Ну, в общем, я начал бестолково метаться из угла в угол. Стыд и позор, конечно, что я так растерялся. Но, понимаете, я рассчитывал, что попаду туда часов в шесть-семь вечера, а почему-то меня перебросило так поздно, почти в одиннадцать… и Аркадий уже умирал! Я к этому не подготовился как-то… и потом, телефоны эти проклятые, ведь надо же!
— Действительно… — отозвался Линьков, уже без насмешки.