В интересах государства

Бивор Энтони

25

Наползавшие тучи приблизили сумерки, они нависли над округой свинцовой тяжестью, и все стало серым, иным, чем утром. Человек, сидевший прислонясь к дереву, часто поглядывал на небо. Потом он поднялся на ноги и, держа автомат наперевес, стал удаляться от обрыва. Брук Гамильтон внимательно следил за его действиями, моля бога, чтобы он либо продолжил обход, либо вернулся в дом. Скоро совсем стемнеет, и ему придется долго искать дорогу к тому месту, где он оставил Еву. Она, наверное, сходит с ума от беспокойства, подумал Брук. Как бы ему хотелось быть сейчас одному, чтобы ни о ком больше не думать.

Человек сделал несколько шагов и остановился. Брук услышал, как он топчется на месте, как будто

выбирает, откуда лучше наблюдать. Да иди же ты, дьявол тебя забери, иди, мысленно торопил его Брук. Чего он выжидает? Интересно, сменит его кто-нибудь из тех двоих или он останется караулить до самой ночи? Брук стал подумывать, не убрать ли его.

Теперь ему представлялось наивным решение не убивать никого, кроме генерала Иньесты. Этот головорез наверняка из БРОБ, и, по-видимому, ему не раз приходилось истязать таких, как Эрнесто, так что слез над его трупом можно не проливать. Брук вспомнил одного убитого им партизана-араба. Он стрелял в араба с близкого расстояния и поэтому хорошо запомнил, так его это потрясло. Остальные убитые казались ему чем-то вроде движущихся мишеней в аттракционе. Тот же звуковой эффект и все прочее. Ему вспомнилось, как Ева отнеслась к его рассказу об этом в ту первую их ночь. Это было моральное неприятие убийства, отвращение человека, который никогда лицом к лицу не сталкивался с актом насилия; но, пожалуй, теперь это уже не имело значения. Утративший невинность либо пресыщается, либо входит во вкус.

Странные все-таки у них убеждения. Он вспомнил, как наутро, сидя за столом в кухне, они обсуждали способы бегства; он тогда весело заметил, что всегда можно угнать самолет. И хотя все поняли, что он пошутил, Ева буквально вцепилась ему в горло: угон самолета противоречит их принципам!.. Мигель улыбнулся ее горячности, хотя и был явно на ее стороне. Господи, какая же она обидчивая, подумал Брук с некоторым раздражением. Ему вспомнился еще один случай, когда Ева метала громы и молнии против воинской присяги, освобождающей солдат от личной ответственности; они, анархисты, заявила Ева, никогда не снимают с себя личной ответственности.

В темноте чиркнула спичка, и Брук вернулся к действительности. «Убирайся отсюда, тварь, или я убью тебя», – мысленно пригрозил он охраннику. Слуха его коснулся натужный звук мотора – где-то недалеко машина брала подъем, потом скрежет переключения скоростей – шофер резко перешел на самую малую скорость. Брук чуть приподнялся на локтях. Глядя туда, откуда доносились звуки, он увидел в развилке сосны голову человека, закрывавшую поле зрения. Шум мотора стих, охранник слегка передвинулся и переложил автомат под левую руку. Брук неожиданно понял, что тот расстегивает молнию. Расстояние между ними было футов пять, не больше. Он неслышно поднялся и, пригнувшись, двинулся в обход сосны, отделявшей его от жертвы. Человек смотрел в землю, и был отчетливо слышен звук льющейся жидкости. Нанести удар в спину ножом с широким лезвием – рискованно. Брук перехватил нож так, чтобы лезвие смотрело внутрь.

Охранник только начал застегивать молнию, когда Брук сзади левой рукой запрокинул ему голову и зажал рот. Мгновение спустя широкое лезвие перерезало трахею. Человек забился, как смертельно раненная птица, автомат упал на землю. Послышался тихий пульсирующий звук, точно где-то вдалеке, с перерывами, чихал мотор, и тело убитого обмякло в руках Брука. Он медленно опустил его на землю и увидел, что с этим странным звуком выскакивают из раны, лопаясь, пузырьки крови. Бруку стало нехорошо, к горлу подступила тошнота, коленки подкашивались. Какой страшный способ убить человека, подумал он и стал судорожно вытирать испачканные кровью руки о сосновую хвою.

Когда дурнота стала проходить, навалился страх. Руки у него дрожали, и, чем больше он старался справиться с дрожью, тем сильнее она становилась. Он заставил себя опуститься на колени возле убитого и отодвинул в сторону автомат. Надо немедленно замести все следы.

Внезапно ему пришло в голову, что его, пожалуй, могут издали принять за охранника – ведь волосы-то у него перекрашены. Брюки у них приблизительно одинаковые, так что надо только переменить рубашку. Он глянул на липкую неподвижную массу, и его опять затошнило. Он стиснул зубы и, поискав у себя платок, перевязал им горло трупа, чтобы кровь больше не пачкала рубашку. Сквозь белую ткань тотчас проступило красное пятно, точно это был не платок, а промокательная бумага.

Спортивная рубаха была сшита в обтяжку; Брук нагнулся, чтобы отстегнуть кобуру, и почувствовал, как давит под мышками. Пистолет оказался девятимиллиметровым «старом». Брук вынул обойму – все пули были на месте. Затолкнув ее ударом ладони обратно, Брук сунул пистолет в кобуру. На голову и плечи упали первые капли дождя, и он инстинктивно взглянул вверх. Будет проливной дождь, решил он, увидев клубящиеся, низкие тучи. Спеша спрятать труп, Брук непрестанно облизывал губы, шевелил ими, но они все равно были как деревянные.

Ева уснула через час после ухода Брука. Проснулась она словно от толчка: ну как же она могла задремать – ведь он велел следить за дорогой. Небо заволокли тучи, и ее пробрала дрожь, хотя особенно холодно не было. Ева поискала в большой брезентовой сумке свои часы, у которых оборвался ремешок, и, увидев, который час, приложила циферблат к уху. Его нет уже четыре часа, подумала она в панике. Наверное, что-то его задержало. Ведь если бы стреляли, она наверняка бы проснулась. Как же это она могла заснуть, в смятении спрашивала она себя, – хотя едва ли это могло что-либо изменить. Последнее, что она помнит: красная пелена перед зажмуренными глазами, когда она легла лицом к солнцу. Ей надоело созерцать пустынные окрестности, и она на миг расслабилась.

Ева приподнялась, встала на колени и вперила взгляд вдаль – туда, за дорогу. Ему же не надо было далеко идти, подумала она. Трудно сказать, за кого она больше боится: за себя или за него. Даже когда она приставила к глазам маленькую подзорную трубу, вымерший ландшафт не ожил. Ева почувствовала левой щекой дыханье ветерка и посмотрела вниз, в долину. Две вороны неуклюже вспорхнули с одиноко стоявшей сосны и полетели прочь, описывая круги и распластав, подобно коршунам, крылья.

Звук мотора насторожил ее, отвлек от беспорядочно блуждавших мыслей. Ева поспешно растянула подзорную трубу и козырьком ладони прикрыла дальний ее конец, хотя солнце уже село. На гребне холма появился «пежо», и, увидев в нем двух человек, Ева насторожилась. Машина не умчалась прочь, как можно было ожидать: сидевшие в ней люди явно осматривали окрестности. Да, он был прав, подумала Ева, вспомнив, что сказал ей Брук перед уходом. Ей опять стало стыдно, что она заснула, пока он был где-то там, в опасности. Охрана наверняка патрулирует здесь все время, упрекала она себя.

Ее стала колотить дрожь – вот бы сейчас закурить. Шорох сосновых ветвей от налетавшего ветра лишь усугублял ее нервозность. Зашлепали первые капли дождя. Ева посмотрела на небо и вдруг вспомнила про пистолет, который Брук спрятал неподалеку. Дождь мог служить ей оправданием. Необходимо было почувствовать в руках его надежную тяжесть, хотя она в жизни не сделала ни одного выстрела.

Вернувшись ползком с «люгером» в руке, она положила его на колени и съежилась, прикрывая его. Брук показывал ей, как разбирать и собирать пистолет, но сейчас лучше не экспериментировать. Она чуть оттянула назад спусковой крючок, увидела блестящий кружок пули и проверила предохранитель. Дождь пошел сильнее. Она вынула из сумки синий непромокаемый плащ и натянула капюшон на голову. Пистолет легко уместился в кармашке на молнии, который она повесила на грудь. Странно было чувствовать на груди его тяжесть. Как будто ребенок, подвешенный спереди на ремнях, подумала она и поспешно отогнала сравнение.