В Иродовой Бездне (книга 3)
Шрифт:
Лева охотно последовал этому совету, подал заявление, указывая в нем, что он фельдшер, имеющий определенный опыт, и, несомненно, может быть полезен в действующей армии по оказанию помощи раненым и больным. Он только добавил, что ни при каких условиях, как последователь Христа, он оружия в руки не возьмет, равно как и не произнесет клятвы.
На это заявление, которое Лева посылал дважды, он не получил никакого ответа.
Из дома Лева по-прежнему получал бодрые, утешительные письма. В них не было и намека на трудности и голод, которые его домашним, так же как и прочим гражданам, приходилось переносить. Маруся писала, что с октября 1942
Во время переброски авиаполка на другой фронт, в конце декабря 1942 года, Марусе был дан отпуск на 10 дней, благодаря которому она смогла побывать дома у тяжело больного престарелого отца. Все это и многое другое Маруся подробно описывала своему любимому спутнику жизни, и хотя их пути так далеко разошлись, но сердцами они были вместе, и та же вера, надежда, любовь поддерживали их. Из дома сообщили новость: у его младшей сестры — Лили родился сын Сережа 5.01.1943 г.
А трудности и недостатки росли всюду.
Освещение в колонии было керосиновое, но керосин доставляли неаккуратно и на лампы его не хватало. Лева стал изготовлять всевозможные ночники, используя стекла, отрезанные от пробирок. Но вот керосина совсем не стало. Лева стал гнать деготь из березовой коры, но, увы: налитый в керосиновую лампу, он не поднимался по фитилю и не горел. Тогда он придумал способ капания на фитиль, и деготь под стеклом лампы горел и давал освещение. Теперь можно было снова вести амбулаторный прием и обслуживать больных в стационаре. Но от амбулатории и стационара так несло дегтем, как будто здесь было дегтярное производство.
Не стало спичек. Вспомнив свои юношеские годы, увлечения химией, Лева стал изготовлять спички и химические зажигалки, которыми пользовалось и прибывающее начальство.
Не стало йода. Лева стал производить его из запасов йодоформа. Одним словом, приходилось всячески приспосабливаться, чтобы только выполнять свою работу и делать добро людям. Особенно Леве помог врачебно-хирургический инструмент, который он получил из дома. Не было зубных щипцов, но местный кузнец под руководством Левы искусно отковал и отточил их. Одними этими зубными щипцами Лева удачно приспособился выдергивать всякие зубы и корни.
До города было далеко, и из соседней деревни стали приходить люди, страдающие больными зубами. Лева уже пользовался репутацией «врача, хорошо удаляющего зубы». С разрешения начальства их допускали к нему.
Иногда Леву возили под конвоем в соседние деревни к тяжелобольным. Там он устанавливал диагноз и назначал лечение. Однажды он приехал к тяжелобольному, осмотрел его и, повернувшись к зеркалу, заметил за ним какую-то книгу.
Боже мой, это было Евангелие, Новый завет! Сколько лет Лева не видел его, не держал его в руках, тосковал по нем. Это была неожиданная встреча с самым дорогим, что он знал. Это была встреча более радостная, чем с самым дорогим
Он открыл книгу, прочел несколько стихов. Да, это была святая, дорогая книга.
– Чья это книга? — спросил он.
– Книга нашей бабушки.
– Читает она ее?
– Да нет, не читает.
– Так, может быть, вы отдадите ее мне?
– Нет, отдать не можем. Она приказала, когда помрет, чтобы ее читали над ней.
С великим сожалением водворил Лева драгоценную книгу за зеркало. Люди имели истинный источник воды живой, источник спасения и не пользовались им, не знали его сути.
Несколько дней Лева ходил в особо приподнятом настроении — единственно по причине своей встречи с Евангелием. Он и матери описал в самых восторженных словах эту необыкновенную встречу. Однако это была только минутная встреча. Текли недели, месяцы, в которые Лева продолжал тосковать о Слове Божием.
… Настала весна 1943 года. Все было по-прежнему. По-прежнему природа оживала после зимней спячки. Ей, природе, были непонятны те ужасы, которые потрясали человечество. Леса в чудной пахучей листве, казалось, славили Творца. По-прежнему всюду цвела черемуха, и цветов было также много.
Однажды в амбулаторию к Леве вошел охранник:
– Доктор, я вам привет принес.
– От кого? — удивился Лева.
– А вот я недавно был в отдаленной лесной деревушке, там и заночевал. Разговорились. Смотрю — они люди верующие. Стал я им про вас рассказывать. Они заинтересовались, расспрашивают. А потом говорят: «Это наш брат, наш брат». И вот, просили меня передать вам самый что ни на есть сердечный привет. При мне они и Богу молились за вас.
– Спасибо, спасибо! — говорил растроганный Лева.
Охранник ушел. Лева вышел во двор колонии. Там, за проволокой, все зеленело, благоухало, от малых травинок до могучих пихт и сосен. Слышалось разноголосие птиц.
Лева смотрел и слушал, и из его глаз катились слезы.
— Боже! Боже! Так верующие люди есть. Есть те, для кого я брат. Не вымерла, не уничтожена вера в эту суровую пору страшных морозов неверия, насилия, греха и зла. В годы ужасной войны не удалось убить веру в людях. Так должна же прийти весна, когда зло смирит свою силу, когда потеплеет, и можно будет жить по совести, по любви, славя Бога. Еще воспрянет братство в людях, еще потекут среди народов потоки воды живой!..
Он верил…
Жизнь Левы разнообразилась тем, что начальник производства и его жена, начальник КВЧ, взявшись перевоспитывать его, приходили и проводили с ним длительные беседы. Нужно сказать, что беседы эти носили дружеский характер.
Поговорив о Боге и убедившись, что они общего языка тут не найдут, начали беседовать о науке, литературе, искусстве, и тут нашли много общего, интересного. Лева проявил себя большим знатоком и большим любителем Некрасова — певца горя народного. Сетовали, что теперь нет таких певцов, хотя чаша страданий народа была в это время переполнена через край. Лева на память читал некрасовские стихотворения — «Железная дорога», «Орина, мать солдатская». Декламируя, Лева сам глубоко чувствовал и переживал.