В изгнании
Шрифт:
Андрей энергично замотал головой:
— Я не мог его уже нести!
— Ах, так! Ну, раз ты своё слово не сдержал, то и я своё могу нарушить. После Пасхи напишу твоему отцу, чтобы он тебя взял отсюда. Я думал тебя спасти и вернуть обществу как полезного члена, но из труса никогда не получится полезный человек, — сказал Козима.
Андрей больше ему ничего не ответил. Он сел на лежащий ствол дерева и закрыл лицо руками. А когда Козима, не глядя на него, ушёл, Андрей встал на колени и так горько заплакал, что ученик тот тоже заплакал.
Почему мельник хотел Андрея отослать? Ведь он такой послушный и работящий…
Ученик
За обедом Козима, казалось, говорил со всеми, как всегда, но все почему-то чувствовали себя неловко, кроме бабушки, которая ничего не знала. После обеда мельник заперся в своей комнате. Бабушка с учениками пошла в церковь. Андрей взял Библию и пошёл в лес. Анна убирала со стола и, закончив свои дела, тоже хотела почитать и помолиться, но не могла. Её мучило то, что Козима сердится на Андрея.
Может быть, Козима опасался, что Анна их выдаст? Если он отошлёт
Андрея, то тот попадёт в руки властей, в тюрьму, и она будет виновницей. Этого не должно быть! Андрею нужна была охрана Козимы, ведь Андрей тоже был в изгнании, причём в худшем, чем она.
Ей был весь мир открыт, никто, не мог бросить её в тюрьму, разве только за Христа, а это легко было бы перенести. Она должна пойти к Козиме и свято ему обещать никогда в жизни не выдавать Андрея. И чтобы её присутствие не напоминало об этом деле, не Андрей должен покинуть мельницу, а она. Тогда в отношениях между ними опять всё будет в порядке. Размышляя об этом, девушка смотрела на красоту окружающей её природы, и перед ней встал вопрос:
«Куда ты пойдёшь, Анна? Мир велик, но нигде для тебя нет родины». «Я пойду туда, — решила она, — куда меня Господь пошлёт. Он до сих пор заботился обо мне и впредь меня не оставит. Многими скорбями должны мы войти в царство». Анна помолилась, вытерла слёзы и постучалась в дверь Козимы.
Мельник сидел за столом, перед ним лежали бумага и перо, но он не писал.
— Простите, я вам помешала? — спросила Анна. — Я пришла спросить, почему вы сердитесь на Андрея и меня?
— Кто тебе сказал, что я сержусь? — спросил Козима.
— Я чувствую, что вы недовольны. И так как я люблю правду и боюсь, что Андрей может несправедливо пострадать, то позвольте мне объясниться.
И она рассказала обо всём происшедшем при уборке комнаты — про офицерскую форму и визитную карточку. Потом она передала весь разговор с Андреем и то, что ученик рассказал. Когда она закончила, в комнате стало тихо.
— Господин Козима, вы столько сделали для Андрея! Его отец был тот враг, которому вы оказали милость, спасая сына его. Вы хотели быть подобным Христу и пожертвовали своим положением в жизни. О, завершите это дело, и не отталкивайте Андрея от себя только за то, что он в трудный час открылся мне. Я даю вам слово — Бог свидетель, — что я никогда не проговорюсь об этом. Простите ему, относитесь к нему, как прежде. Он любит и уважает вас. Ему здесь, при всём унижении, гораздо лучше, чем дома у своих, которые его никогда не поймут.
— Анна, ты не знаешь Андрея, — возразил Козима, — он не может теперь жить с нами, как прежде. При виде тебя он теперь всегда будет чувствовать себя тем офицером, которым он был.
Анна покраснела и потом побледнела.
— С этим я согласна, господин Козима. Не только ему, но и вам
— И куда ты думаешь отправиться, Анна, домой? Козима окинул её тревожным взглядом. В глазах её стояли слёзы.
— Домой? Вы ведь знаете, господин Козима, что я домой не могу вернуться. Но мир велик. Сегодня я ещё не знаю, куда я пойду. Но главное сейчас не это, а то, чтобы вы простили Андрея и не написали его отцу.
Козима стал ходить взад и вперёд по комнате, потом сказал:
— Я многим пожертвовал ради Андрея и не жалею об этом. Но эту жертву — изгнать тебя из моего дома, из нашей долины, отлучить тебя от этой работы, которую ты начала среди нас, послать тебя, одинокую, беззащитную, в этот холодный мир — я не могу принести.
Я знаю, ты готова пожертвовать собой и уйти. Но я теперь должен открыть тебе всю истину. Я не обращаю внимания на суд людей, но мысль, что ты меня будешь считать жестоким и на Христа непохожим, невыносима для меня. Я верю, что ты будешь молчать и меня не выдашь. Я люблю Андрея, как брата, и поэтому я молчал и выжидал. Андрею тюрьма не угрожает. Дело в том, что Эдуард жив и уже женат на прежней своей невесте…
— Господин Козима, вы это знаете и молчите? Смотрите, как Андрей страдает!
— Тихо, дитя моё, дай мне всё тебе рассказать. Да, он страдает, и если он здесь останется, то его положение не изменится. Но он не убийца, он свободен от всякого обвинения. Деньги многое могут сделать, они ослепили и здесь глаза власти имущих. Я взял к себе молодого человека, который вследствие ранения головы и связанного с ним сотрясения мозга потерял дар речи и близок был к помешательству. Только полное изменение жизненных обстоятельств и физический труд могли его от этого спасти. Я с радостью наблюдал, как этот изнеженный парень, живя у нас, становился всё крепче, как он закалялся. Врачи были того мнения, что большое нервное потрясение может вернуть ему речь. Но сначала он должен был настолько физически окрепнуть, чтобы без вреда перенести это потрясение. Я решил держать его в прежнем положении до тех пор, пока он не будет в состоянии пережить свидание с Эдуардом. Я был убеждён, что это вернёт ему дар речи. То, что он не сдержал своего слова и проговорился, рассердило меня, потому что это подвергло его лишним переживаниям, ослабляющим его организм. Для его же пользы я должен послать его к отцу, который всё знает и примет сына своего.
Вот, Анна, теперь ты знаешь всё и видишь, что я не сержусь.
— О, простите меня! Я судила, не зная. Но ведь то, что вы рассказали, чудесно! Господь вернёт ему речь и здоровье, и вы спасли его, вы — орудие в руках Божиих. О, не бойтесь держать Андрея здесь, мы о нём позаботимся, чтобы он не очень страдал. Но почему я говорю «мы»? Наш Спаситель всемогущ, Он помилует его. Он даст ему мир, а потом большую радость… Андрей нас, наверное, уже ждёт, господин Козима. Вы ему скажете, что простили и что его отцу ничего не напишете, не правда ли, вы это сделаете?