В конце строки
Шрифт:
Она рассказала мне, что это было самое высокое здание Мадрида. Она также упомянула, что это самое высокое здание в Испании и одно из самых высоких в Евросоюзе. Мы продолжили беседу, и я обратил внимание на ее взгляд, ее шаги и руки, которые указывали на что-то, а затем возвращались в карманы… Один раз она запнулась, но ничего не сказала. Не придала этому значения. Возможно, то, что она преодолела это препятствие, этот день рождения, было правдой, и это меняло все. Быть может, неуклюжесть и была только неуклюжестью и ничем больше. Элена в действительности не была ничем занята. Ничего не делала, просто гуляла.
–
Элена посмотрела на меня с интересом.
Наступил ноябрь, вышло солнце, но еще было холодно. На ней были зауженные джинсы и те же самые кроссовки, легкие и удобные, немного потрепанные на носках. Сверху она накинула косуху.
– Я раньше уже занималась свободным лазаньем, – заверила она меня.
– Но на скалах.
– Ну да, конечно.
Мы шли все дальше, по направлению к метро.
– По стеклу никогда, верно?
Элена облизала губы. Когда на ее лице на миг появилась улыбка, изо рта вырвалось облачко пара.
– Я залезала на здание факультета, на свою крышу и на твою, – заверила она меня, и я знал, что так оно и было. Зачем ей было лгать, если она позволила увидеть ее здесь, прогуливающуюся между башнями?
– Я видел, что многие так делают, – все же решил я прощупать почву. – Лазать по стеклу, должно быть, очень тяжело.
– Некоторые лазают с присосками, – отозвалась она.
Я удивленно приподнял брови.
– Я не шучу. Это вакуумные присоски. Дэн Гудвин [11] использовал такие в 1981-м, чтобы залезть на Сирс-Тауэр в Чикаго. Четыреста сорок два метра высоты. Также он их использовал в 2010-м на башне «Миллениум» в Сан-Франциско и, наверное, еще на многих других.
– Значит, на стеклянное здание можно подняться с присосками или… с помощью подъемного крана.
Элена не остановилась, но что-то в ее выражении едва заметно изменилось. На станции мы протиснулись через толпу и зашли в метро.
11
Американский альпинист, выполнявший гимнастические маневры во время свободного восхождения на скалы.
– Я знала кое-кого, кто это делал… с подъемными кранами, – пояснила она.
Мы молча побежали, пытаясь успеть на поезд, который только пришел.
Мы встали около окна.
– Он поднимался на здания с помощью подъемного крана? – продолжил я.
По тому, как она на меня посмотрела, я побоялся, что беседа завершена, что момент был упущен.
Через пару секунд она расстегнула замок на косухе и продолжила:
– Не всегда. Он мог залезть на здания вообще без какой-либо помощи, но иногда пользовался подъемными кранами, чтобы лазать быстрее и потешаться над охраной. Если какой-то небоскреб был на ремонте, тогда он пытался. Он поднимался на здания гораздо выше «Стеклянной башни». – Она улыбнулась. – С ней у него не задалось.
– Почему?
– Почему он лазал или почему он не мог забраться на «Стеклянную башню»?
Я улыбнулся:
– И то и другое.
– Знаешь, я тоже задавалась этим вопросом. Почему он этим занимался? Думаю, он чувствовал то же, что и я, когда забираюсь по стене, когда
– Когда ты залезла по фасаду университета.
Она едва заметно кивнула.
– Я рассказывала тебе об этом там, наверху, на твоей крыше. Есть что-то… Лазанье с веревками отличается. Это другое. Мне кажется, дело в подъеме, контроле и принятии решений. Габриель не мог принимать решения на земле, а там, наверху, – мог.
– Если ты упадешь, то это от тебя уже не будет зависеть, – возразил я.
Элена повернулась ко мне и прислонилась к окну.
– Или будет.
«Или будет».
– В этом есть противоречие, – продолжила она и отвела взгляд. – Я знаю, знаю. Логики в этом мало. Поднимаясь на пятидесятиэтажное здание, ты ставишь на кон все. Но есть что-то… Есть что-то там, наверху, что принадлежит тебе. – Она пристально посмотрела на меня и закусила губу. – Ты этого не понимаешь.
– Но мне бы хотелось.
Элена одарила меня одной из тех улыбок, которые останавливаются на полпути, когда уголки губ приподнимаются лишь с одной стороны. На щеке у нее появилась ямочка. Элена слегка вскинула брови, и ее шрам на виске стал заметнее.
– Давай вернемся, и я тебе покажу, – пошутила она, и на миг мне показалось, что она серьезно.
– Элена, я люблю веревки, – возразил я.
Она засмеялась:
– Рассказать, чем дело кончилось?
Я уже и забыл.
– Расскажи.
– Два года назад Габриель попытался подняться на «Стеклянную башню», но его остановили до того, как он смог дойти до конца. Это случилось осенью. На другом фасаде велись какие-то работы. Не знаю, что конкретно. Но там был подъемный кран; возможно, этот же самый, и он воспользовался им.
– Что пошло не так?
– Он решил попробовать ранним утром в канун Рождества, когда разнорабочим на стройке запретили работать, а сотрудники офисов успели уйти несколько часов назад. Существует много руферов, которые лазают по зданиям в эти дни. Думают, что охраны меньше.
– Так и есть?
Элена слегка пожала плечами:
– Теоретически так не должно быть, но многим удается забраться наверх.
– Что случилось потом? – спросил я.
– Он пробрался на территорию стройки, охрана его не увидела, а потом он воспользовался подъемным краном, чтобы преодолеть первые этажи незамеченным. Никто не следил за подъемным краном. Однако на половине пути он смог перебраться на стекло, и сработала сигнализация, потому что «Башня» оснащена датчиками. Приехала полиция, позвонили пожарным, и через одно из окон его сняли. Он не смог завершить начатое. Хотел попробовать еще раз, использовать только подъемный кран и не трогать стекло, но вскоре после этого погиб.
Ей не нужно было говорить что-то еще.
Мне казалось, что я смог разглядеть то, что видела Элена. Если б я поднял руки, то смог бы провести пальцем по карте, на которой были светящиеся черные точки, соединившие некоторые части их жизней; совпадения крошечные, но важные.
Но я все же не знал, насколько Габриель был для нее важен как человек, как часть ее жизни.
София боялась, что Элена снова зациклилась, – так она и сказала. И я видел, чего она боялась, от чего ей было страшно, потому что, как мне казалось, понимал, что значит подниматься и принимать решения.