В космической безвестности
Шрифт:
Старший оператор мгновенно оценила ситуацию. Действовать надо решительно, иначе — катастрофа.
Задымленную атмосферу «Кентавра» прорезали звучные аккорды. Суровые и вместе с тем торжественные звуки вырвались из недр корабля, закружились над его бортами и палубами, то опускаясь прямо на них, то вздымаясь в небо. Словно птицы, провозвестники бури.
Уилфул остановил роботов и растерянно посматривал на своих товарищей, сгрудившихся у люков обходной галереи. А все кругом наполнялось и наполнялось музыкой, и казалось, ей не будет конца. «Что же получается? — забеспокоился
Музыка Пробуждения гремела и гремела. Казалось, она прорывается сквозь непробиваемый купол и наполняет собой космос.
Вспомогательный экипаж слушал эту музыку в оцепенении, которое мгновенно сковывало движения, страхом наполняло душу. В голове Уилфула вертелась одна мысль:
«Подождем… увидим… — Он даже головою затряс, но эти слова шли по замкнутому кругу: — Подождем… увидим… подождем… увидим…»
Он уже представлял себе, как раздвигаются стелитовые щиты и в туннель входят один за другим могучие и красивые богатыри — Главный экипаж.
Но шло время, а никто не появлялся.
Музыка умолкла. Наступила жуткая тишина.
Ребята из Вспомогательного экипажа смущенно переглядывались, оцепенение спадало с них, как змеиная кожа, и вот некоторые начали уже обмениваться информацией:
— Что это было?
— Штучки нашей Софи!
— Музыкальный антракт!
Уилфул обвел всех глазами:
— Теперь мы знаем, что, кроме нас, на «Кентавре» нет никого.
— Это все ее выдумки!
— Сказки!
— Раскопки дадут нам ответ!
— Раскопки!
Уилфул положил руки на коробочку дистанционного управления, укрепленную на поясе, и нажал кнопку. Роботы, которые застыли было в неловких позах в туннеле, словно проснулись. Блеснули лучи лазеров, зашипел металл, и снова зазмеился зеленоватый дым.
Совещание Главного экипажа началось в большой рубке Кормчего. Бледные лица, синяки под глазами, особенно у женщин. После камер анабиоза астронавты были ослаблены, вялы, крайне измождены, но ситуация на «Кентавре» требовала немедленного их вмешательства.
Сидели они хмурые, мрачные. Ни шуток, ни улыбок, настроение подавленное. Еще там, в камерах анабиоза, когда под музыку Пробуждения понемногу приходили они в сознание, с трепетной радостью думали: свершилось! достигли! А оказывается, не прошли еще и половины пути. Планетная система, которую видели они в грезах и снах, оставалась еще очень и очень далекой.
Знакомились с летописью «Кентавра» — электронная память выдавала волнующие строки на экран, — но сосредоточиться было трудно, мысли разбегались, и, быть может, поэтому побаливала голова.
Наконец Кормчий попросил Софи выключить экран и высказаться. Она ждала этого и была готова дать ответ на вопросы Главного экипажа. Несколько секунд как загипнотизированная смотрела на этих загадочных людей — сынов и дочерей Земли. Видела их не в фильме, а в жизни — впервые, да еще так близко.
— Аномалия поведения Вспомогательного
Софи рассказала, как она пыталась повлиять на ход событий, выиграть время, — ведь каждый оборот сферического календаря приближает «Кентавр» к цели. Но когда возникла угроза Главному экипажу…
— Ты поступила совершенно правильно, включив сигнал, сказал Кормчий. — Но как тебе удалось не присоединиться к ним?
Астронавтов охватил холод: если бы Софи оказалась с Уилфулом, не сидеть бы им сейчас здесь, не увидели бы они больше света звезд…
— Чувство долга, — отвечала Софи, — вот что удержало меня от пагубного шага.
— Вы слышали? — обратился Кормчий к бионикам-программистам. — Чувство долга!
А когда Софи рассказала о шахматных турнирах. Кормчий улыбнулся:
— Число вариантов в шахматах равно приблизительно десяти в сто двадцатой степени. Все человечество за всю жизнь, ничем другим не занимаясь, не смогло бы их освоить. Шахматы неисчерпаемое творчество, именно творчество.
Софи с сожалением думала о своей ограниченности.
Потом ее расспрашивали конструкторы, астрономы, бионики, медики, психологи. Речь шла о несовершенстве поведения Уилфула и его товарищей. Каждый из специалистов старался выяснить конкретные причины, просчеты программы и тому подобное. И, высказывая свое мнение, они подкрепили его сложными расчетами.
Внимательно выслушав всех, Кормчий сказал:
— Причина, по всей вероятности, серьезнее, чем можно предположить. Явление, имевшее место, следует рассматривать и в философском ракурсе. Нет и не может быть застывшей формы материи. Это — движение, процесс, и в ходе его колеблющиеся количественные параметры могут привести к качественным изменениям. Для нас важно с максимальной вероятностью определить порог, границу, на которой эти качественные изменения происходят.
Софи ничего не поняла, хотя память ее фиксировала каждое слово.
Дискуссия шла по другому руслу. В конце концов было решено: Вспомогательный экипаж должен пройти через лабораторию N 1.
Софи знала, что такая лаборатория на «Кентавре» есть, но работа в ней не входила в обязанности Вспомогательного экипажа, и даже она сама никогда не заглядывала в это герметически закрытое помещение. Может быть, с ее стороны это недосмотр?
— Эту лабораторию, Софи, можно упрощенно назвать биохимической. Каждый из Вспомогательного экипажа, пройдя там комплекс процедур, выйдет интеллектуально обновленным, станет другим.
— А память?
— Память будет стерта. Ее место займут новые специальные знания.
— Значит, из них получатся совершенно иные существа? Без присущих каждому индивидуальных особенностей?
— Естественно. Однако вам, Софи, это не угрожает, ваш интеллект не нуждается в коррекции. Вы настолько очеловечились, что…
— Мне их жаль — и Уилфула, и всех остальных…
— Альтернативы нет. — В голосе Кормчего зазвучали строгие нотки. — В противном случае мы не достигнем цели. Поймите это, Софи, и воспримите как необходимость. Только при этом условии вы сможете выполнить свой долг.