В красном стане. Зеленая Кубань. 1919 (сборник)
Шрифт:
На другой же день по занятии красными Екатеринодара стала выходить газета «Красная Кубань». Других газет не было. Все старые газеты, естественно, смолкли. Я жадно следил за «Красной Кубанью».
– Где наша армия? Что с ней?
Смутны были ответы. «Победа, победа, победа», – кричала газета, а куда девалась армия, какими дорогами она пошла – все это оставалось в тумане. Газета называла гомерические цифры пленных. Я только значительно позже узнал, что остатки армии все же перебросились в Крым и что только кубанцы сдались вместе с атаманом генералом Букретовым на милость
«Белой армии больше не существует. Остатки ее бродят по лесам Линейной Кубани. Песня белых спета. Пред нами стоит теперь задача уничтожить местную контрреволюцию, и тогда начнется заветный период строительства Советроссии. Ура, красные солдаты! Ура, красные вожди и командиры!»
Газета была переполнена декретами. Один декрет требовал сдачи районным комендантам всего казенного имущества, обмундирования, снаряжения, лошадей и прочего, оставшихся после белых.
«За неисполнение этого декрета виновные подвергаются расстрелу без суда и следствия».
Другой декрет требовал учредить немедленно домовые комитеты, которым надлежит к определенному сроку представить списки всех живущих в доме с указанием, кто из них так или иначе причастен к Добровольческой армии.
«Неисполнение настоящего декрета, а также сокрытие жильцов повлечет за собою расстрел без суда и следствия председателя домового комитета».
Третий декрет объединял домовые комитеты в квартальные. Председатель квартального комитета отвечал головой за весь свой квартал. На должность председателя домового или квартального комитета не мог быть выбираем бывший офицер, чиновник или чин полиции.
Декрет о регистрации офицеров, декрет о хлебных карточках, декрет… миллион декретов – и за все смертная казнь.
Наряду с этими, пахнущими кровью декретами газета пестрела статьями, посвященными школьному делу, дошкольному воспитанию, художественному развитию. Но газета не скрывала, что и школа, и внешкольное образование, и художественные студии – все это будет окрашено в коммунистические тона.
«Довольно диктатуры буржуазии! Теперь мы будем строить жизнь! Мы будем воспитывать детей! Мы будем ковать граждан, достойных великой революции! Прочь с дороги, кто не с нами!»
Потянулись дни плена…
В лазарете произошли кое-какие перемены: появился комиссар, хозяйственный комитет, культпросвет.
Врачебный персонал, за исключением старшего врача, остался прежний. Старший врач ушел с армией, боясь кары за свою белую работу в Добрармии. Казалось бы, что все должно идти по-старому, раз весь аппарат лазарета оставался старым. Но с первых же красных дней что-то надломилось в быте образцового лазарета. Полы стали мыться не каждый день. Сиделки стали менее внимательны, пища стала хуже и запаздывала. Белый хлеб, точно по приказу, исчез в нашем лазаретном пайке. Младшая лазаретная братия почувствовала, что у вчерашних хозяев лазарета пропал авторитет. Сегодня сиделка грубит палатной сестре, вчера это было невозможным. У медицинского персонала появилась неуверенность в работе, неопределенность отношений
Сразу как-то нарушился весь строй лазаретной жизни. Бывало, прежде посетители заходили в палату только в определенные часы, не курили в палате, облекались при входе в больничные халаты. Все это осталось, точно по декрету, позади. Теперь посетители приходили и уходили в течение всего дня. Дым от курения стоял коромыслом. Щелкали семечки в палате. Сестра терялась и молчала.
В коридорах устраивались митинги для служащих лазарета и больных. Выступали какие-то молодые люди, говорившие, что Красная армия – авангард мировой революции, что «мы» победим не только русскую буржуазию, но вообще империализм, под какой бы географической широтой он ни обретался.
Слушатели вводились в круг новых для них понятий – классовая борьба, социализм, коммунизм, империализм, буржуазия и пролетариат.
Образовалась в лазарете партийная комячейка. Желающие приходили и поучались коммунистической премудрости. Сходил один раз и я на урок. Любопытство взяло верх. Лектор читал нам толстую книгу Бухарина «Азбука коммунизма». Написана книга очень популярно и в комментариях лектора вряд ли нуждалась даже в лазаретной аудитории, но лектор все же иллюстрировал ее, отчего многое становилось окарикатуренным. Бухарин не поблагодарил бы за такую азбуку коммунизма.
После лекции я попросил «Азбуку коммунизма» в палату. Лектор дал книгу, и я не без интереса проглотил ее в два дня. В главе «Военные инструктора» Бухарин говорил, что Красная армия, к сожалению, не может еще обойтись без старого офицерства, так как кадры красных офицеров не успели вырасти, да и молодой красный офицер не всегда имеет достаточно опыта в командовании большими войсковыми соединениями. Красная армия терпит в своих рядах старое офицерство, смотря на него как на неизбежное зло.
«Офицер в Красной армии занимает то же положение, какое занимал рабочий в капиталистической России. Рабочий был рабом существовавшего экономического уклада, офицер – раб нашей Красной армии. Мы выжимаем из него военный опыт, как старая Россия выжимала из рабочего его рабочую силу».
Так же откровенно была написана вся «Азбука».
Было и еще одно нововведение в лазаретном быту: появился врач-коммунист для участия в медицинских комиссиях лазарета. Он назначал на комиссию, и от него зависело, лечиться ли еще больному или стать здоровым. Мне предложили стать здоровым и назначили на комиссию, хотя на ноге еще не зажил абсцесс, да и вообще я еле передвигал ноги.
– Получите лазаретное удостоверение и зарегистрируйтесь в Особом отделе Девятой армии. Вас там возьмут на учет, – сказали мне в лазарете и выписали.
Прихожу в цейхгауз за своим чемоданом.
– Позвольте получить мои вещи, – говорю.
– Сейчас. Откройте ваш чемоданчик, мы посмотрим, что у вас там делается.
– Прошу.
В результате у меня отобрали часть белья, френч, брюки, фотографический аппарат и еще что-то, уж не помню что.
– Это у вас сверх дозволенного, – объяснили мне.