В краю непуганых идиотов. Книга об Ильфе и Петрове
Шрифт:
«— А про Зощенко все еще ничего не пишут. Как раньше не писали, так и сейчас. Как будто и вовсе его и на свете нет.
— Да. И знаете, — похоже на то, что этот ленинградский автор уже немножко стыдится своего замечательного таланта. Он даже обижается, когда ему говорят, что он опять написал смешное. Ему теперь надо говорить так: «Вы, Михаил Михайлович, по своему трагическому дарованию просто Великий Инквизитор». Только тут он слегка отходит, и на его узких губах появляется осмысленно-интеллигентная улыбка. Приучили человека к тому, что юмор — жанр низкий, не достойный великой русской литературы. А разве он Великий Инквизитор? Писатель он, а не инквизитор…» (Т. 3. С. 175). «Теперь уже окончательно выяснилось, что юмор — не ведущий жанр. Так что можно, наконец, говорить серьезно, величаво. Кстати, давно уже хочется застегнуться на все пуговицы и создать что-нибудь нетленное…» — читаем мы в другом фельетоне (Там же. С. 231).
И даже в 1960-х гг., когда Ильфа и Петрова уже разрешили печатать и еще не объявили хулителями интеллигенции и носителями «морального релятивизма», вопрос об их месте в обойме советской классики вызывал сомнения. «Он умер в чине Чехонте…» — с искренним соболезнованием писал об Ильфе И. Эренбург [29] . В этой краткой фразе — своеобразная идея литературной «табели о рангах». Чехов стал классиком потому, что после «Письма ученому соседу», «Смерти чиновника» и «Хамелеона» написал «Крыжовник» и «Дядю Ваню». Сам Эренбург, видимо, был убежден, что он попал в большую русскую литературу именно потому, что стал создавать свои «эпические полотна» — «День второй», «Падение Парижа», «Бурю».
29
Воспоминания об Илье Ильфе и Евгении Петрове: Сб.
Во второй половине 1929 г., когда рапповский журнал «На литературном посту» впервые обратил внимание на Ильфа и Петрова, там же была помещена любопытная анкета «Как мы относимся к Чехову», приуроченная к юбилею писателя. «Отношусь к нему в высшей степени отрицательно… — решительно заявил старый большевик Ольминский, — я не отрицаю таланта Чехова, но это пустой талант». «…Я родился позднее его героев, и мне он уже ничего не говорит своим творчеством… Чехова, я думаю, сейчас мало кто читает. Очень старый писатель он», — сказал П. Павленко [30] . И даже когда «Литературная газета» сочла нужным почтить Чехова и посвятила ему передовую статью, то начиналась она так: «А. П. Чехов любил утверждать, что его будут читать семь лет. Он ошибся. Со дня смерти Чехова прошло 25 лет, а сочинения его выходят издание за изданием» [31] . Эти ободряющие слова звучат сейчас дико, но ведь действительно к 1929 г. прошло только 25 лет со дня смерти Чехова, и было еще живо поколение, не уверенное в том, классик Чехов или нет.
30
На лит. посту. 1929. № 17. С. 57 и 63.
31
Лит. газ. 1929. 15 июня.
Со дня смерти Ильфа прошло почти 60 лет, со дня смерти Петрова — 50. В 1928 г., когда вышли в свет «Двенадцать стульев», Г. Блок писал, что эта книга — «легко читаемая игрушка, где зубоскальство перемешано с анекдотом… Социальная ценность романа незначительна, художественное качество невелико» [32] . Пять лет спустя А. Зорич дал примерно такую же оценку другой книге писателей — «Золотому теленку»: «Для чего она написана, каким целям и каким идеям призвана служить?.. Приходится признать, что она написана исключительно во имя смеха… Это книжка для досуга, для легкого послеобеденного отдыха… Она будет быстро прочитана и столь же быстро забыта, не оставив после себя никакого следа…» [33]
32
Книга и профсоюзы. 1928. № 9. С. 52.
33
Зорич А. Холостой залп. Заметки читателя // Прожектор. 1933. № 7–8. С. 23–24.
Время все-таки иногда бывает настоящим судьей, и полвека с лишним спустя люди, читая эти предсказания, прежде всего спросят: кто такие Г. Блок и А. Зорич, предрекавшие скорое забвение Ильфу и Петрову? Поясняем: Г. Блок— кузен поэта, сам писавший рассказы, А. Зорич — фельетонист, сотрудничавший в 1920-х и 1930-х гг. в тех же органах печати, что и Ильф с Петровым.
После выхода в свет первого издания этой книги восприятие Ильфа и Петрова не претерпело значительных изменений. Несколько работ появилось за рубежом [34] . М. Каганская, воспринявшая в 1970-х гг. представления Н. Мандельштам и А. Белинкова об «антиинтеллигентстве» Ильфа и Петрова, по-видимому, отказалась от прежних взглядов. В книге, написанной совместно с 3. Бар-Селла, о Белинкове иронически упоминается, как о «лучшем, талантливейшем из Белинских наших дней», предупреждавшем «о двух продажных фельетонистах, совершивших поклеп со взломом на интеллигенцию». «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» (как и «Мастер и Маргарита») трактуются в книге как первоклассная «литература, которая, как ей и положено, гуляет в стороне от своих невеселых подруг — религии и мистики» [35] .
34
Еще в 1975 г. была опубликована немецкая монография об Ильфе и Петрове: Zehrer U.-M. «Dvenadcaf stul'ev» und «Zolotoj telenok» von I. Il'f und E. Petrov. Entstehung, Struktur, Thematik (Bansttick zur Geschichte der Literature bei den Slawen. Bd 3). GieBen, 1975.
35
Каганская М., Бар-Селла З. Мастер Гамбс и Маргарита. Тель-Авив, 1984. С. 5, 173.
Ценный труд посвятил романам Ильфа и Петрова Ю. Щеглов. Еще в статьях, написанных в Советском Союзе, Ю. Щеглов и А. Жолковский исследовали поэтику «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» [36] ; впоследствии они вновь обратились к этой теме [37] . Ю. Щеглов опубликовал в 1991 г. развернутый комментарий к обоим романам [38] . Отмечая, что отрицательное отношение к этим романам в большой степени было порождено «советским оппозиционным истэблишментом, значительная часть которого относилась к Ильфу и Петрову с хорошо разыгранным пренебрежением», Ю. Щеглов отверг легенду о писателях, будто бы выполнявших «социальный заказ», «состоявший в том, чтобы травить интеллигенцию, «претендовавшую на собственное мнение»». По его убеждению, «инсинуации о высмеивании и травле Ильфом и Петровым мыслящих профессионалов, преследовавшихся в эти годы властью… образом Лоханкина ни в малейшей мере не подтверждаются» [39] . В противовес тем, кто рассматривал Остапа Бендера прежде всего как жулика и уголовника, Ю. Щеглов признал важнейшей особенностью героя романа (соглашаясь в этом с автором настоящей книги) его «принципиальную невовлеченность» «в дела и страсти «отдельных лиц и целых коллективов», свободу от идеологий…». В подтверждение этой мысли Ю. Щеглов сослался на проницательное замечание В. Набокова, считавшего — в отличие от Белинкова и Н. Мандельштам, — что Ильф и Петров создали «образцы абсолютно прекрасной литературы под знаком полной независимости», благодаря тому, что героем своим избрали «персонаж, стоящий вне советского общества», а такой персонаж «плутовского (picaresque) плана» «не может быть обвинен в том, что он недостаточно хороший коммунист или даже просто не коммунист» [40] . Мнение Набокова заслуживает особого внимания потому, что его уж никак нельзя было причислить к тем «читателям шестидесятых годов», которые не сознавали, по словам Н. Мандельштам, «куда направлена» сатира Ильфа и Петрова «и над кем они издеваются». Набоков был не советским «дикарем», а интеллигентом старой формации. Это не мешало ему, как и Осипу Мандельштаму, видеть в сочинениях обоих авторов не «донос на мыслящую интеллигенцию», а «абсолютно прекрасную литературу».
36
Жолковский А., Щеглов Ю. 1) Структурная поэтика — порождающая поэтика//Вопр. лит. 1967.№ 1. С. 82–89; 2)К описанию смысла связного текста (на примере художественных текстов) // Проблемная группа по экспериментальной и прикладной лингвистике. Предварительные публикации. М., 1971. Вып. 22. С. 45–49; Щеглов Ю. Семиотический анализ одного типа юмора // Семиотика и информатика. М., 1975. Вып. 6. С. 185–198.
37
Жолковский А. К. Щеглов Ю. К. Мир автора и структура текста: Статьи о русской литературе. Нью-Джерси: Эрмитаж, 1986. С. 85—117; Щеглов Ю. К. О мифологизме романов Ильфа и Петрова // Wiener Slawistischer Almanach. 1985. Bd 15; Жолковский А. К- Искусство приспособления // Грани. 1985. № 138. С. 88–91.
38
См. комментарий Ю. К. Щеглова в издании: Ильф И. А.,
39
Щеглов Ю. К. Романы И. Ильфа и Е. Петрова: Спутник читателя. Wien, 1991. Т. 1–2. С. 8, 37, 526, 528.
40
Nabokov V. Strong opinions. New York, 1981. P. 87.
Заслуживает также внимания недавняя полемика критиков Л. Сараскиной и Б. Сарнова об Ильфе и Петрове.
Толчком к полемике было наблюдение Сарнова, что подпись отца Федора в письме к супруге в «Двенадцати стульях»— «твой вечно муж Федя»— совпадает с подписью Достоевского в письме к жене Анне Григорьевне: «твой вечно Достоевский» (сходны и некоторые сюжеты писем). Сарнов справедливо заметил, что подобное пародирование не является для сатириков экстраординарным поступком, что к такому же пародированию чужих текстов, часто весьма почтенных, прибегал и сам Достоевский [41] . Но Сараскиной это наблюдение (да еще употребление в фельетонах подписи «Ф. Толстоевский») показалось достаточным для резкого осуждения обоих писателей. Она обвинила этих «новых растиньяков» в том, что они, «в точном соответствии с программными документами большевистской партии», ударили «по вершинным точкам» Достоевского, борьба с которым была «не только идеологической, но и политической задачей эпохи и должна была охватывать самые широкие сферы общественной и культурной жизни». Осуществлением важнейшей идеологической задачи, поставленной перед «наемной литературой», были «Двенадцать стульев», в которых Сараскина усмотрела пародию на «Бесов» Достоевского [42] .
41
Сарнов Б. Тень, ставшая предметом // Советская литературная пародия.
42
См.: Сараскина Л. Ф. Толстоевский против Ф. Достоевского // Октябрь. 1992. № 3. С. 188–197.
Л. Сараскиной ответил Б. Сарнов. Он показал, что параллели между персонажами «Двенадцати стульев» и «Бесов» абсолютно надуманы, что, вопреки утверждениям Сараскиной, нет ни малейшего сходства между Остапом Бендером и Петром Верховенским, Ипполитом Матвеевичем и Ставрогиным: «Следуя этой логике, с неменьшим основанием можно было бы предположить, что Ипполит Матвеевич Воробьянинов — пародия на Онегина, или на Печорина, или — еще того лучше — на старого князя Болконского…» [43] Что касается псевдонима «Толстоевский», то в нем «имя Толстого слышится гораздо отчетливее, чем имя Достоевского», однако в стремлении ударить по его «вершинным точкам» Сараскина Ильфа и Петрова почему-то не обвиняла.
43
Сарнов Б. Что же спрятано в «Двенадцати стульях»? // Октябрь. 1992. № 6. С. 165–182.
В статье Сарнова содержится еще ряд убедительных соображений о романах Ильфа и Петрова, на которых здесь нет необходимости останавливаться, тем более что они во многом совпадают с нашими наблюдениями [44] . К сожалению, однако, статья Сарнова, как и книга Щеглова, едва ли изменит установившееся отношение к Ильфу и Петрову.
Создатели «великого комбинатора» по-прежнему не занимают сколько-нибудь видного места в литературно-критических трудах; их сочинения не включают в новые курсы истории литературы. Никогда не входившие в прежнюю «обойму», Ильф и Петров не попадают и в новую.
44
Б. Сарнов, очевидно, не был знаком ни с первым изданием настоящей книги, вышедшим в Париже в 1983 г., ни с нашими двумя статьями на туже тему, напечатанными в журнале «Звезда» (1990. № 4; 1991. № 9): в своей статье он на них не ссылается.
Возникает парадоксальная ситуация. Ильфа и Петрова читатели знают и помнят, их чуть ли ни ежедневно цитируют в печати, по радио и телевидению. Они не просто классики; они — читаемые классики. Книги их, выходившие в предыдущие десятилетия ежегодно, ныне не только не исчезли с прилавков, но остаются «бестселлерами», самыми популярными изданиями: за периоде 1970 по 1996 г. включительно «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» издавались (вместе и отдельно) во всех городах России и бывшего Советского Союза 111 раз [45] . Но в академическом литературоведении они не существуют или существуют где-то на периферии.
45
Сыктывкар, 1970; М., 1971; Кишинев, 1972; Сыктывкар, 1973; М., 1974; М., 1975 (2 изд.); Владивосток, 1975; Ижевск, 1976 и 1977; Кишинев, 1977; Якутск, 1979(2 изд.); Орджоникидзе, 1979; М., 1979, 1980; Волгоград, 1981; М., 1981; Минск, 1981; М., 1982 (5 изд.); Ашхабад, 1982; Ташкент, 1982(3 изд.); М., 1983 и 1984; Фрунзе, 1984; Ташкент, 1984; Алма-Ата, 1984 (2 изд.); Ростов-на-Дону, 1986 (2 изд.); М., 1986 (2 изд.); Свердловск, 1986; Душанбе, 1986 и 1987; М., 1987; Хабаровск, 1987 и 1988; Томск, 1987; Алма-Ата, 1987; М., 1987 (3 изд.); Чебоксары, 1988; Улан-Удэ, 1988; Саратов, 1988; Каунас, 1988; Архангельск, 1988; М., 1988 и 1989 (2 изд.); Иркутск, 1989; Горький, 1989 и 1990; Казань, 1990; Одесса, 1990; М., 1990; Элиста, 1991; М., 1991 (3 изд.); Таллинн, 1991; Казань, 1992 (2 изд.); Новосибирск, 1992 (2 изд.); Челябинск, 1992 (2 изд.); Магадан, 1992; Краснодар, 1992 (2 изд.); СПб., 1992; М., 1992 (4 изд.); Тольятти, 1993; Красноярск, 1993 (2 изд.); Калуга, 1993 (2 изд.); Барнаул, 1993; М., 1993 (2 изд.); Владивосток, 1993; Николаев, 1994; М., 1994 (4 изд.); М., 1995 (4 изд.); Тула, 1995. Кроме того, в 1994 г. их произведения были включены в состав 4-томного собрания сочинений (Петрозаводск) и в первый том нового 5-томного собрания сочинений (М., 1994). Из всех перечисленных изданий лишь два— М., 1987 («Двенадцать стульев») и М., 1995 («Золотой теленок») осуществлено на основе нового обращения к прижизненным публикациям; комментарии написаны Ю. К. Щегловым. (Примеч. ред.)