В круге света (сборник)

Дьяченко Александр

– Да разве святой человек, – а я предварительно рассказал им о Сергее Иосифовиче, – допустил бы во время работы пойти ливню, не защитил бы нас?

После такого ответа и не знаешь, что на самом деле нам помогло, моя молитва или их вера, что святой не даст пропасть, а может быть, и все вместе?

На очередной годовщине памяти Сергея Иосифовича мы – как правило, все одни и те же, – собравшись малой горсточкой, служили на его могилке панихиду. Затем слово взял наш уважаемый Владимир Алексеевич и стал в очередной раз рассказывать историю про то, как он нашел на могиле заброшенного

деревенского кладбища необходимые ему журналы «Новый мир».

Слушаю его, и вдруг мой взгляд падает на крест на могиле Фуделя, а за крестом я словно воочию вижу самого Сергея Иосифовича. Вот он стоит и слушает рассказ. Поймав мой взгляд и понимая, что я его вижу, Сергей Иосифович слегка кланяется. Я кивком головы указываю ему на Владимира Алексеевича и молча спрашиваю: «Сергей Иосифович, зачем понадобилась вся эта мистика? Пускай бы ученый человек нашел бы эти журналы в своей институтской библиотеке. Ну кому нужны эти киношные спецэффекты?»

Фудель смущенно кашляет в кулак и виновато смотрит на меня. Слегка пожав плечами, он отвечает: «Батюшка, давай представим, что он нашел бы их у себя в библиотеке. Разве появилась бы у него такая ревность? Загорелся бы исследовательский интерес? А такое уже и захочешь, не забудешь. Это же настоящее чудо, а значит, и укрепление в вере, и желание поделиться. Поверь мне, отче, в этой ситуации такое решение было оптимальным. Хотя, возможно, я и неправ, простите меня».

И мне на мгновение показалось, что на его печально-мудром лице промелькнула по-мальчишески озорная улыбка.

Новогодняя история

Еду за рулем, по радио ведущие дурными голосами поздравляют преданных слушателей. Все это пропускается мимо ушей. И вдруг один из радиоведущих начинает рассказывать, что на праздничной мессе в Ватикане молодая женщина накинулась на папу Бенедикта Семнадцатого. Я хоть и не много знаю о католиках, но то, что папа не Семнадцатый, а Шестнадцатый, знаю наверняка.

«Дружок, – я снисходительно улыбаюсь, ну оговорился парень, с кем не бывает, – Шестнадцатый, уж ты мне поверь». А он как будто не слышит и снова: «Семнадцатый!» Вот упертый – в раздражении выключаю канал. Думаю: «А слышит ли он сам, что несет?» И сегодня у нас сплошь и рядом: человек совершенно не в теме, но врет таким уверенным голосом и не смущаясь, словно его слово – истина в последней инстанции. В нашем народе есть несколько тем, в которых разбираются все. Во-первых, это сельское хозяйство, во-вторых, футбол и, в-третьих, дела церковные. Свои соображения по этим вопросам можно высказывать даже незнакомому человеку, сразу же после того, как поговорили с ним о погоде.

Не по этой ли причине позарастали бурьяном бывшие колхозные поля, позорно проваливаем футбольные матчи и в храмах на службы собираются лишь жалкие горстки верных?

Помню, работал еще на железной дороге, заканчивал Свято-Тихоновский институт. Прихожу на работу, а мой коллега, человек в интересах

к церковной теме ранее не замеченный, вдруг выдает мне такую сложную богословскую сентенцию, что у меня от удивления открывается рот:

– Леша, кто тебе это сказал?

Он добрый и хороший парень, не мог он такое сам придумать. Видимо, где-то от кого-то услышал или в районной газетке прочитал, а журналист, сам не разобравшись, завел моего товарища в явную ересь.

Начинаю ему объяснять, а он уперся и ни в какую.

– Это, – говорит, – моя точка зрения на предмет веры.

Вот шельмец! Я уж ему и так, и эдак, бесполезно. В конце концов почти умоляющим голосом предлагаю закончить спор:

– Леша, я уже заканчиваю богословский институт, поверь мне на слово, ты не прав, и давай прекратим ненужные прения.

Леха, все еще находясь в полемическом задоре, с сожалением махнув рукой, изобразил нечто, ладно, мол, чисто из уважения к тебе, и, хлопнув дверью, вышел из курилки. И только потом я прочитал в газете «Гудок» небольшую статейку, что и побудила моего товарища принять бойцовскую стойку.

Вообще-то я хорошо и с благодарностью вспоминаю ребят с железной дороги, вместе с которыми мне пришлось проработать целых десять лет. И самое главное, что вспоминается, так это то, что почти никто из них никогда не ерничал по поводу моей веры. Скорее наоборот, им все было интересно, например, их занимало, как живут священники. Их поражал и вызывал сочувствие тот факт, что священник может жениться только один раз, а если овдовеет, то во второй брак вступать не имеет права.

– Слушай-ка, Шурик, а вот ты сейчас институт закончишь, и что потом, в попы пойдешь?

– Наверное, если благословят.

– Да, а потом, глядишь, и патриархом станешь. А чего, ты парень башковитый, из тебя путный патриарх получится.

Я объясняю:

– Нет, мужики, патриархом мне не стать, потому как я человек женатый, а патриарх и другие епископы у нас – монахи.

– Вот тебе и раз! – восклицает один из моих друзей-путейцев. – А я думал, что у патриарха есть семья и дети, а он, значит, одинокий.

– Да, у таких людей не только семьи нет, но и друзей практически нет.

– Так это же неинтересно, если у тебя друзей нет, это же ни с кем по-людски не выпьешь и за столом не споешь.

– Не выпьешь – ладно, а вы знаете, что монахам, а патриарх у нас монах, не позволяется вкушать ни мяса, ни сала?

Вот здесь вся бригада разом и оторопела. Потом все тот же разговорчивый путеец начинает выстраивать логическую цепочку.

– Ты ведь говоришь, что патриарх у вас самый главный, так? И он что же, не может приказать, чтобы ему колбаски принесли?

– Нет, ты не понимаешь, – пытаюсь я противостоять логике его мысли, – ему не то чтобы не дают колбасы, нет, он ее сам не ест, не положено ему, поскольку патриарх – монах.

Ребята соображают и пытаются зайти с другого конца:

– Вот скажи, патриарх живет во дворце?

– Ну, не то чтобы во дворце, ему по статусу положена резиденция, типа большой дачи с охраной и обслугой.

– Значит, у него в апартаментах наверняка должен быть холодильник, так?