В лабиринтах смертельного риска

Михалков Михаил Владимирович

Связывая, я спросил: «Где третий?» Старший лейтенант-власовец пробурчал, что его тут нет, ушел раньше.

Мы вели их по деревне, а сзади нас шли два полицейских, тащили свои и наши велосипеды. Люди замолкали, когда мы проходили мимо. Большинство удовлетворенно качали головой, бросали реплики с угрозой Шандору, но некоторые молчали, зло щуря глаза, а одна старуха кинулась на колени, сложив руки молитвенно, она Шандора считала героем. Да, он «преуспел» в своей пропаганде и запугивании. Мы его взяли вовремя!..

Капитан Ерохин влетел в деревню на машинах и, не останавливаясь, махнув мне радостно рукой, ринулся к лесу — выполнять главную часть операции — громить банду. Мне оставалось только слушать у микрофона,

как мангруппа действует. Я ничего не видел, но слышал все хорошо, и чувствовал, что операция идет успешно. Примерно через час Ерохин сказал мне: «Сопротивление сломлено, они бегут в направлении оврага, там их встретит Кустиков… мы преследуем». Рации у Кустикова не было, и только после окончания всей боевой операции я все узнал во всех подробностях.

Цыганка подошла ко мне и сказала: «Это он, Шандор, убей его. Почему ты не убил его там?» — Что мне было ответить ей? Рассказать, что пограничники не убивают своих врагов? Что его будет судить суд? Что мы, русские, не такие, какими нас рисуют фашисты и прочие причастные к войне и кровопролитию? Я ответил ей, что он не уйдет от кары…

Я не любил допрашивать задержанных — для этого существуют другие люди, они все выспросят, оформят, а мне и так ясно, без допроса, кто такой Шандор, какие цели он преследовал и даже для кого он старался. Поэтому я только рассмотрел их документы и среди них увидел фотографию Шандора… он в щегольском костюме эсэсовца стоял, опираясь на стек на ступенях… Брестского вокзала. «Брест-Литовск» — надпись готикой, и он с хлыщом в высокой фуражке, в бриджах в обтяжку, с крестами, с тяжелым кольтом на животе… В глазах у меня помутилось, я живо представил себе, как он зверствовал там, в Белоруссии, как расстреливал Тосю с Иринкой, как прежде пытал ее…

У меня явилось неодолимое желание выполнить просьбу цыганки. Как раз в этот момент подъехали так ожидаемые разведчики, капитан Абехов и младший лейтенант Морозов. Они удивились, что операция началась без них, капитан сказал:

— Вчера вечером нам сообщили, что мангруппа пошла на ликвидацию банды, и мы мчались без отдыха на легковой машине — спортивной шкоде, да и шофер — мастер своего дела, но я вижу, что запоздали… Где люди? Когда началась операция?

— Половина дела сделана, капитан, — сказал я. — Через пару часов приведут тебе тех, кого захватят, и принесут документы на тех, кого вести на допросы уже не нужно. А сейчас можешь заняться Шандором и его начальником штаба, а я немного отдохну.

— Тут неподалеку есть школа, отконвоируй мне задержанных и туда же будешь присылать остальных, — немного обиженно ответил мне Абехов.

Я же пошел к цыганке и, показав на Абехова, сказал ей:

— Проси теперь этого капитана сотворить суд над Шандором, он это может сделать, если бандит побежит, капитан не промахнется, и спасибо тебе от всех нас, ведь только твоя бескорыстная помощь помогла нам выполнить приказ.

Маро стояла взволнованная и печальная, то ли она опасалась за свою жизнь, не зная еще до конца операции всего и понимая, что ее участие известно если не Шандору, то кому-нибудь из бандитов, но она протянула мне руку и сказала:

— Тебе спасибо, что помог нам, ромам и этим крестьянам, — отвернулась и вышла из дома.

Под вечер вернулись все. Раненых пограничников Кустиков после осмотра направил в госпиталь, раненым бандитам оказал первую помощь, поручив их дальнейшую судьбу капитану Абехову. Остальные бандиты были построены в две шеренги, и разведчик с переводчиком шел вдоль строя, всматриваясь в лица, отбирал по каким-то признакам некоторых и пересылал их в другие шеренги. Я не совсем понимал, что делает Абехов, видимо, и те, кто получил приказ выйти из строя, тоже не понимали его намерений, некоторые из них плакали, и тут я увидел, что отбирались молоденькие юнцы, еще не обожженные бандитской войной — они, напуганные грозным

видом капитана, считали себя погибшими, отобранными для казни. Но никто их расстреливать не собирался. Просто капитан Абехов делал то, что ему было необходимо…»

В рукопашном бою…

Кровавый рассвет 22 июня 1941 года Арарата Аваковича Саакяна, заместителя командира 125-го стрелкового полка 6-й Краснознаменной дивизии застал в Кобринском укреплении Брестской крепости.

Он был ранен и контужен во сне, в кровати. Когда он проснулся, то в первую минуту не мог понять, что происходит. Кругом стоял сплошной грохот. В казарме первого батальона, где он находился, рушились стены, вылетали окна. Воздух наполнился гарью и кирпичной пылью. Он был ранен в голову и в ногу осколками снаряда. По лицу текла кровь. «Война!» — мелькнуло в сознании. Осмыслив обстановку, выпрыгнул на северную сторону казармы из окна старший лейтенант Саакян и стал командовать бойцами. Командование своими бойцами также принял на себя старший лейтенант Ландышев, командир первого батальона и капитан Шабловский, командир второго батальона. Бойцы полковой школы уже организовали оборону на Западном валу. Артиллерийско-минометный огонь из-за Буга был плотным и жестким. В Кобринском укреплении располагались приблизительно 800 бойцов, среди рядового и командного состава было много убитых и раненых. Везде шли бои с фашистами: и у Северных ворот, и у Северо-западных, и на Земляном валу.

Старший лейтенант Саакян — отличный снайпер полка, действовал на разных участках с ручным пулеметом в руках. Увидев, что Северо-западные ворота прикрыты плотным огнем фашистов и пробиться из крепости там не удастся, Саакян возглавил группу бойцов, численностью до роты, пытаясь пробиться через Северные ворота. Откуда ни возьмись, появился наш броневик, на котором Саакян и вырвался из крепости через Северные ворота, поддерживая на ходу огонь из крупнокалиберного пулемета броневика своим огнем из ручного пулемета. Бойцы 125-го стрелкового полка, соединившись с воинами 131-го артиллерийского полка, действовали решительно и отважно. Хорошо используя знание местности, они окружили группу противника, атаковали его и в коротком бою, одержав победу, забрав оружие врага, ретировались прочь.

Враг имел авиацию, танки, артиллерию, нещадно бомбил, но бесстрашные советские воины с оборонительными боями отходили на Кобрин.

Арарат Авакович Саакян, вспоминая те первые дни войны, говорит: «С 27 по 29 июня 1941 года я находился на реке Березине, в районе Бобруйска. Из отходящих мелких групп формировался сводный батальон. Я был назначен его командиром. Обороной на реке Березине руководил командир 47-го стрелкового корпуса генерал-майор Поветкин С. М. Левая рука у него была ранена. Гитлеровцы, форсировав реку на лодках и понтонах, не смогли прорвать нашу линию обороны, несмотря на неоднократные атаки. 28 июня 1941 года в 10.00 они организовали мощную переправу на левом фланге нашей обороны с целью окружить и захватить командный пункт 47-го стрелкового корпуса.

Генерал Поветкин со своим адъютантом прибыл на командный пункт моего батальона и приказал уничтожить противника. Он сам руководил атакой. Фашисты не ждали такой дерзости с нашей стороны. Развернулся тяжелый бой. Я сам лично принимал участие в этом рукопашном штыковом бою. И не только уничтожал гитлеровцев, но и одновременно защищал генерала. Штыком и прикладом я уложил несколько фашистов. Один из гитлеровцев хотел штыком пронзить генерала, я прикладом разбил ему голову, но не успел защитить себя от другого фашиста и получил штыковое ранение в грудь, но все же успел одновременно нанести свой штыковой удар, и мой штык попал ему в горло. Он упал. В этом бою мы победили. На поле боя осталось много трупов гитлеровцев. Немцы открыли по нам минометный огонь. Мы отходили на свой оборонительный рубеж.