В лесах (Книга 2, часть 3)
Шрифт:
– Каждый год езжали...- потупясь, вполголоса проговорила Фленушка.
– Со мной,- перебила Манефа.- Так и я, бывало, жду не дождусь, кончилась бы служба, да скорей бы с поляны долой... Все глаза, бывало, прогляжу за вами... А матери Аркадии как усмотреть?
Ни словечка не ответила Фленушка. Подошла к столу, отобрала письма к матерям и спросила:
– С Аркадией пошлешь?.. К Софонтию со всех обителей матери съедутся... Зараз бы всем можно было раздать... А с работниками посылать - когда развезут?
– Правда
– А надо еще и на словах с матерями говорить?
– спросила Фленушка.
– Без того нельзя,- ответила Манефа.
– А про то, что Дрябины пишут, не всем же, чай, матерям сполна сказывать?
– продолжала Фленушка.
– До поры до времени можно ль всем про то говорить?
– молвила Манефа.Попробуй-ка Евникее Прудовской сказать, в тот же день всему свету разблаговестит.Хлопот после не оберешься.
– А матушке Августе Шарпанской, думаю, надо сказать,- продолжала Фленушка.- Из Оленева матушке Маргарите тоже, я думаю, надо; матушке Фелицате тоже... А еще кому?
– Да больше-то, пожалуй, и некому,- молвила Манефа.- До Петрова дня все дело беспременно надо втайне держать, чтоб успеть в городу места подешевле купить. А то, пожалуй, при совершении-то купчей сделают препятствие либо задержку какую. Да и Кожевниковы, как узнают, что готовится нам из обителей выгонка, такую цену заломят, что только ахнешь... Не суметь этого Аркадии, не суметь! Очень уж она невоздержна на язык... Опять же у Евникеи в Прудах Аркадьины сродницы живут - хоть наказывай ей, хоть не наказывай, не утерпит - до капельки все расскажет им, а те Евникее. А Евникее сказать - все едино, что на базаре с барабаном в народ объявить...
– Разве матушку Таифу пошлешь?
– сказала Фленушка.
– То-то и есть, что нельзя,- молвила Манефа.- В Москву Таифе надо ехать да в Питер... Завтра же ей отправляться.
– Кого же, коли не Таифу?
– Ума не приложу,- ответила Манефа.- Вот вертись тут одна, как знаешь: обитель большая, а доведется нужное дело, опричь Таифы, и послать некого.
– Пошли меня, матушка... Все управлю,- подхватила Фленушка.
– С ума сошла?.. По тебе ль такое дело?
– подняв голову и пристально взглянув на Фленушку, молвила Манефа.
– Попробуй - увидишь,- сказала Фленушка, глядя в упор на Манефу.
– Полно пустяки городить,- проговорила Манефа.- Статочно ли дело тебя посылать?
– Вольно тебе, матушка, думать, что до сих пор я только одними пустяками занимаюсь,- сдержанно и степенно заговорила Фленушка.- Ведь мне уж двадцать пятый в доходе. Из молодых вышла, мало ли, много ли - своего ума накопила... А кому твои дела больше меня известны?.. Таифа и та меньше знает... Иное дело сама от Таифы таишь, а мне сказываешь... А бывало ль, чтоб я проговорилась когда, чтоб из-за моего болтанья неприятность какая вышла тебе?
–
– спрашивала Манефа.
– А к тому говорю, чтоб к Софонтию меня ты послала. Аркадия свое дело будет управлять, а я с матерями что надо переговорю,- решительным голосом сказала Фленушка.
– Набаламутишь,- молвила Манефа.
– Да что я за баламутница в самом деле?
– резко ответила Фленушка.- Что в своей обители иной раз посмеюсь, иной раз песню мирскую спою?.. Так это, матушка, дома делается, при своих, не у чужих людей на глазах... Вспомнить бы тебе про себя, как в самой-то тебе молодая кровь еще бродила.
– Замолчи!..- остановила Манефа Фленушку.- С чего ты взяла такие речи мне говорить?.. А?..
– Стары матери мне сказывали, что была ты у отца с матерью дитя любимое, балованное, что до иночества была ты развеселая - что на уме у тебя только песни да игры бывали... Видно, и я в тебя, матушка,- усмехнувшись, сказала Фленушка.
– Какие матери тебе сказывали?.. Которые?..- взволнованным голосом спросила Манефа.
– Покойница Платонида говаривала,- ответила Фленушка.
– Нешто помнишь ее?
– с испугом спросила Манефа и тяжело перевела дыхание.
– Как же не помнить? Как теперь на нее гляжу,- отвечала Фленушка.- Ведь я уж семилеткой была, как она побывшилась.
– Что ж Платонида тебе сказывала?.. Что?.. Говори... все, все говори,дрожащим от волнения голосом говорила Манефа, опуская на глаза камилавку и закрывая все лицо креповой наметкой.
– Мало ли что... Всего не упомнишь,- ответила Фленушка.- Добрые советы давала: "Почитай, говорила, матушку Манефу, как родную мать свою".
– Что-о-о?..- вскрикнула Манефа, но тотчас же сдержала порыв встревоженного сердца. Обдернув наметку, она склонила голову.
– "Почитай, говорила, ее, как мать родную,- повторила Фленушка.- Тебе, говорила она, во всем свете никого нет ближе матушки Манефы..." Вот что говорила мне Платонида.
– А еще?
– глухо прошептала Манефа.
– Не помню,- ответила Фленушка. Смолкла Манефа, а Фленушка все еще стояла перед ней и молча общипывала листья со стоявшей в углу троицкой березки. Минут с пять длилось молчанье.
– Обедать ступай,- сказала Манефа.
– Не хочется,- обиженным голосом ответила Фленушка, продолжая ощипывать березку.
Взглянула на Фленушку Манефа, а у ней слезы по щекам бегут.
– Устинья!
– крикнула игуменья. Устинья вошла и стала перед нею.
– Кликни Таифу,- молвила ей Манефа, а когда Устинья вышла, обратилась к Фленушке и сказала:
– Сбирайся к Софонтию.Фленушка промолчала. Нескорой поступью подошла к столу, взяла письма и спросила;
– Раздать?
– Раздай,- ответила Манефа.
– Марье с Устиньей сбираться?
– Хорошо,- молвила Манефа и с нетерпеньем махнула рукой.