В лесах. Книга Вторая
Шрифт:
— Ловок ты, парень! — задушевным смехом хохотала Фленушка. — Забыл, что мы Христовы невесты?.. Как же твое подаренье мне на руку вздеть?.. Проходу не будет… Матушку тем огорчу.
— Эка важность! — усмехнулся Петр Степаныч.
— Нет, брат, шалишь! — немного брови нахмурив, молвила Фленушка.Семеро будь таких, и тогда из-за вас не вздумаю огорчать свою матушку.
— А много ль нас у тебя? — громко смеясь, спросил Самоквасов. — Ну-ка, скажи, не утай.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — закинув голову и
— Ну, скажи по правде… Чего тут?.. Да скажи же!.. — приставал Самоквасов.
— Сто, — отрезала Фленушка.
— Что больно много?
— Что за много? У вашего брата и больше бывает, — смеялась Фленушка.
— Так мы мужчины, — сказал ей Петр Степаныч.
— А мы девки! — усмехнулась Фленушка, смело глядя в глаза Самоквасову.
— Ну, уж девка!.. Зелье ты, а не девка!.. — проговорил он, страстно глядя на Фленушку.
— Какова уродилась!.. — охорашиваясь, молвила Фленушка. — Вся перед тобой, какая есть… Гляди!..
Молча любовался молодой купчик на миловидную Фленушку и, обвив ее стан рукою, сказал:
— Да реши ж наконец, золотая!.. Зачем томишь меня?.. Который год?..
— Чего еще вздумал? — спросила, усмехаясь, Фленушка.
— Слушай, — продолжал Самоквасов. — Дедушка помер. Капитал был на его имя… Теперь конец… Хочет не хочет дядя, делись… Мне половина.
— Мне-то зачем ты это расписываешь?.. — спросила Фленушка. — Мне-то какое дело? Не я с твоим дядей стану делить тебя.
— Ровно не знает, про что говорю! — с досадой промолвил Самоквасов.Третий год прошу и молю я тебя: выходи за меня… Ну, прежде, конечно, дедушка жив, из дядиных рук я смотрел… Теперь шабаш, сам себе голова, сам себе вольный казак!.. Что захочу, то и делаю!..
— И я что хочу, то и делаю, — весело усмехнувшись, ответила Фленушка.
— За чем же дело стало?.. повенчаемся! — подхватил Самоквасов.
— Сто дедов помри у тебя, будь ты не то что вольный казак, будь ты принцем каким, царем, королем, и тогда за тебя не пойду, — сказала Фленушка. — Не видать тебе, Петр Степаныч, меня, как ушей своих.
— Отчего ж так? — взволнованным голосом спросил Самоквасов.
— Да так вот, не хочу, да и полно, — сказала Фленушка.
— Делом говори. Чего отлынивать-то?.. Честью прошу…— говорил Петр Степаныч.
— Из скитов замуж честью не ходят, — сказала Фленушка. — Девишник-от нам у матушки в келье, что ли, справлять? А горной пир (Обед у молодых после свадьбы.) в келарне?.. Образумься, Петр Степаныч… Получивши наследство, никак ты совсем ошалел.
— Мы бы уходом!.. — промолвил Самоквасов.
— Не огорчу тем матушку. Это в гроб уложит ее, — сказала Фленушка и встала с луговины.
— Не надивлюсь я тебе, Фленушка, не пойму тебя, — поднимаясь за ней, сказал Самоквасов. — Ну, а как матушка-то помрет?.. Тогда что?.. А она ведь не долгая на земле жилица.. Тогда что будет с тобой?.. Тогда куда
— Отстань!.. Не досаждай! — вскликнула Фленушка. — И без тебя тошнехонько!..
Затуманилось чело ее, заискрились очи, и порывистое, тяжелое дыханье стало вздымать высокую грудь.
— Повенчавшись, при месте была бы, — продолжал Самоквасов. — Никто бы тебя не обидел, у всех бы в почете была… А без матушки заедят тебя в обители, выгонят, в одной рубашке пустят… Я уж слышал кой-что… Мутить только не хочу… Опять же везде говорят, что вашим скитам скоро конец…
— Замолчишь ли, непутный?.. — вскрикнула Фленушка, и в голосе ее задрожали слезы отчаянья…
— Подумай хорошенько!.. — после немалого молчанья сказал Самоквасов.Теперь не прежнее время, «голопятым тысячником» теперь меня не назовешь, теперь мы сами с капиталом.
— Обсчитает тебя дядя-то — небрежно кинула слово Фленушка.
— Известно, обсчитает!.. — спокойно, с уверенностью ответил Самоквасов. — Как же не обсчитать? До всякого доведись!.. Только как он, собачий сын, там ни обсчитывай, а меньше ста тысяч целковых на мою долю выдать ему не придется…
— Полно-ка ты, Петруша, — молвила Фленушка. — Широко не шагай, высоко не заглядывай!.. Даст дядя тысчонки две-три, с тем и отъедешь.
— Нет, брат, шалишь!.. — вскликнул Самоквасов. — Сами с усами, на кривой теперь меня не объедешь!.. Именья-то и капиталу после дедушки больше чем на четыреста тысяч целковых… Если дядя заместо половины четверть только отдаст, вот уж тебе и сто тысяч… А меньше мириться мне никак не следует… а не захочет дядя миром покончить со мной, суд на то есть… Мне и долги и торговые книги известны, могу усчитать… Ох! да я бы и меньше с дяди-то взял, только б ты, Фленушка, пошла за меня!.. Слушай! — прибавил он решительно. — Не пойдешь за меня, сопьюсь, обопьюсь, под забором как собака околею.
— Полно молоть-то!.. — небрежно отозвалась Фленушка. — Выдумает же ведь!
— Без тебя мне не жизнь, одна маета!.. Что ж? Решай скорей, — схватив Фленушку за руку, с горячим порывом сказал Самоквасов.
Вдруг ровно туманом подернулось игривое личико Фленушки. Задумчивые глаза ее грустно остановились на горевшем страстью лице Самоквасова.
— Эх, Петруша, ты, Петруша, мой глупенькой!.. — печально вздохнув, она молвила. — И меня-то не знаешь и себя не понимаешь… Какой ты мне муж?
— А чем же не муж?.. Какого еще тебе черта?.. — возразил Самоквасов.
— Не муж, — грустно сказала Фленушка. — Муж должен быть голова над женой, а тебе надо мной головой в жизнь не бывать…
— Как бы не так! — засмеялся Самоквасов. — А ну-ка, попробуй, выдь за меня, — увидишь, каков буду…
— Увидать-то нечего!.. — с усмешкой молвила Фленушка.
— В ежовы бы взял!,. — продолжал шутить Петр Степаныч.
— Еще кто бы кого!.. — слегка прищурив глазки, молвила Фленушка.