В лесной глуши
Шрифт:
Купидо не был с этим согласен, но возражать не стал. Затем вынул из портфеля бумагу с рисунком:
– Вы знаете этот рисунок?
Камила посмотрела на него не более двух секунд опытным взглядом, немного прищурившись, как это делают близорукие люди, возможно из кокетства отказывающиеся носить очки.
– Да.
– Где вы его видели?
– Пойдемте, – сказала она, возвращаясь в офис. Камила открыла дверцу шкафа и поискала в деревянной коробке, прежде чем протянула детективу ладонь, на которой лежали три одинаковых значка.
– Мы купили их у Глории. Она придумала этот рисунок. Это логотип
Детектив слушал молча. Все рассказывали ему об этом значке одно и то же, и у всех, похоже, он имелся. Значит, он бесполезен в качестве улики, которую можно было бы предъявить убийце.
Один из рабочих вошел в офис, чтобы подписать у Камилы накладные, и Купидо воспользовался его присутствием, чтобы распрощаться.
К концу дня толчея в городе стала невыносимой – миллион людей возвращались домой одним и тем же путем, но теперь все двигались медленно и понуро. У Рикардо ушло полчаса на то, чтобы добраться до Лас-Вистильяса, где жил скульптор. Он поднялся на четвертый этаж старого перестроенного дома и позвонил. Где-то далеко раздался электрический трезвон, но дверь открылась очень быстро.
– Эмилио Сьерра?
– Да.
– Меня зовут Рикардо Купидо...
– Да, – перебил тот, избавив детектива от необходимости говорить лишние слова. – Последний раз, когда я звонил Маркосу, он сказал мне о тебе, – продолжил Сьерра, обращаясь к Рикардо на «ты». – У вас, частных детективов, такие легкозапоминающиеся имена... Проходи.
Они вошли в дом. Квартира была двухэтажной, нижний этаж приспособили для жилья, а верхний – просторный и светлый – служил мастерской, хотя в ней Сьерра вряд ли мог отливать металлические скульптуры, стоявшие повсюду. На одном из постаментов возвышался деревянный бюст, лицо которого – африканское или доисторическое – было вырезано лишь наполовину. Над столом, среди книг, в канделябре горела свеча.
– Я работал. Если ты не против, я продолжу, пока будем говорить, – бросил Эмилио.
– Согласен.
Скульптор сел напротив бюста на высокий вращающийся табурет, словно украденный из бара, взял молоточек и тонкий резец, немного отклонился назад, чтобы оглядеть всю работу целиком, и начал срезать дерево сухими и точными ударами.
– Предполагаю, Маркос говорил обо мне что-то нехорошее, – начал скульптор высокомерным и презрительным тоном. – Теперь, когда Глории уже нет, ему незачем казаться вежливым. Он сообщил мне, что нанял тебя, и я не понял, воспринимать это как информацию или как предупреждение.
– Он лишь сказал, что вы с Глорией были близкими друзьями, – ответил Купидо, не соглашаясь переходить на «ты».
Скульптор на мгновение остановился. Его руки застыли в воздухе, словно задумавшись перед тем, как снова начать терзать дерево; в его работе было что-то среднее между обрезанием ветвей и геометрией. Детектив поразился его широким плечам и кулакам со вздувшимися венами. Кулаки, сжимавшие инструменты, казались невероятно сильными.
– Вы ими были? – спросил Купидо.
– Что?
– Вы
Сьерра не смутился, – наоборот, он весело и снисходительно улыбнулся, возможно польщенный тем, что является объектом подозрений.
– Не знаю, почему всегда, как только умирает молодая и красивая женщина, все воображают, что за этим стоит любовный треугольник, – с иронией в голосе проговорил Эмилио.
Потому что очень часто треугольник и есть причина смерти, подумал детектив. Но произнести это вслух не захотел. Ему не нравился скульптор. Тот казался ему высокомерным, из породы спесивых и язвительных людей, которых он несколько раз встречал в артистических кругах; они кривят рот и задирают подбородок, когда с их мнением не соглашаются, возникает подозрение, что они постоянно жаждут свести с кем-нибудь счеты.
– Вы были любовниками? – настойчиво спросил Рикардо, потому что это был тот вопрос, которого Сьерра, казалось, ждал.
– Да, – ответил тот без колебаний. – Это тебе Камила сказала?
Купидо промолчал. Детектив – это третья профессия, в которой никогда нельзя раскрывать источники информации. Скульптор сделал серию быстрых ударов и положил инструменты на постамент. Казалось, его вдохновение улетучилось.
– Вы не ладите с Камилой?
– Только Глория ладила с ней. Камила была ревнива ко всему, что касалось нас с Глорией. Не принимала никакого участия в устройстве выставки. Не прошло и четырех дней после смерти Глории, как Камила начала все сворачивать.
– Она сказала мне, что выставка не имела большого успеха, – рискнул вставить Купидо.
– Успеха? Успеха? – отозвался тот гневно. – Сама Камила все сделала для того, чтобы его не было, приглашая своих друзей, которые ничего не смыслят в моем стиле, и забывая про критиков, которые бы меня оценили.
Купидо рассмотрел его получше, пока тот мыл руки в маленьком умывальнике у стены. Ему, наверное, было около тридцати пяти, но одевался он все еще как восемнадцатилетний. Очень коротко, почти под ноль, стриженные волосы и длинные бакенбарды. Он уже был не в том возрасте, когда пылкость и вера в себя оправдывают тщеславие и себялюбие. Если слова Камилы были правдой – что у него не было таланта и он творил в тени Глории – и если он сам сознавал свои пределы, то пока ничем этого не выдал; возможно, отсюда и шла излишняя агрессивность, с которой Эмилио прореагировал на реплику Купидо. «Тип художника раздражительного, за гневом старающегося спрятать свою посредственность. Его территория – дискуссия, и он чувствует себя комфортно в конфликте», – диагностировал Купидо. Он подумал, что лейтенанту этот человек тоже не понравился бы, ведь тот, как и большинство военных, наверняка ненавидит все эксцентричное.
– А Камила тебе сказала, что теперь, когда Глория умерла, она стала единственной владелицей галереи? – спросил вдруг Сьерра, не переставая мыть руки. В его голосе послышались обвинительные нотки.
– Нет, не говорила, – ответил Купидо. Англада тоже не упомянул об этом, когда в первый день они обсуждали судьбу наследства.
– Где вы были в субботу утром?
Сьерра посмотрел на него с улыбкой, вытер руки полотенцем и подошел к неубранному столу. Взял сигарету из папиросницы и предложил детективу: